Тема
С самых ранних веков люди жили и организовывали свою жизнь как группа, община: вместе добывали пищу, вместе воспитывали детей и заботились о стариках, приходили на помощь друг другу в трудных ситуациях. На протяжении почти всей истории человечества люди просто не могли выжить в одиночку, без сотрудничества — ни экономически, ни политически. Оказавшись в семье библейских времен, в античном полисе, средневековом цехе или дореволюционной деревне, мы бы поразились, насколько тесны связи, соединяющие всех со всеми.
В XX веке все изменилось. Мы довольно легко меняем место жительства, профессию, меняется и круг тех, с кем мы общаемся. Если семьи создаются, то причины этого далеки от экономических соображений. Наши современники гораздо меньше нуждаются друг в друге для выживания, чем предыдущие поколения.
Однако потребность в общении никуда не ушла, она стала даже острее. Робинзон Крузо, наладив свое хозяйство, тем не менее ужасно тоскует и страдает от одиночества. Когда он встречает Пятницу, то, даже не понимая его речи, ощущает, насколько ему приятен просто звук человеческого голоса. Каждому из нас нужен партнер по диалогу: «…не хорошо быть человеку одному» (Быт 2:18).
Возникновение новых форм общения, например через интернет, ускоряет коммуникацию, но делает ее одновременно более поверхностной. Когда вы в последний раз отправляли текст, в котором делились бы своими переживаниями или мечтами с близким человеком? Одиночество лишь усугубляется. Где искать выход?
Неудивительно, что XX век стал веком тоталитарных движений, веком идеологий. Ощущение принадлежности к некой силе, которая стоит за тобой, задает направление твоей жизни — большое искушение для человека, потерянного в современном мире неопределенности. Однако идеологии обезличивают, и в глубине души даже самый убежденный коммунист нуждается в подлинных человеческих отношениях.
Многие ищут выход в религиозности. Но парадоксальным образом религиозность может содействовать ощущению одиночества, если служит дополнительным разделением между «я» (нашедший путь спасения) и «они» (все остальные). Такие стены часто возводят между собой и своими родственниками те, кто только обратился в веру, а для некоторых христиан характерно возведение таких стен и между друг другом («только мы — истинная церковь»). Сегодня с полной серьезностью нужно ставить вопрос о том, есть ли в нашей жизни те, кого мы считаем находящимися по другую сторону баррикад, недостойными спасения, и что делает их таковыми.
Но даже при более целостном взгляде на мир некоторые не могут преодолеть одиночества. Можно заниматься церковными проектами и изучать богословие, руководить и служить — и при этом оставаться одиноким.
Это уже одиночество другого рода. За ним часто стоит страх, что, если другие узнают, каков я на самом деле, со мной перестанут общаться, перестанут уважать и считать за брата или сестру. Если я поделюсь своими идеалами, меня просто не воспримут, будут считать чудаком. За одиночеством может стоять и опыт боли, ран, нанесенных нам раньше. Это могут быть травмы от общения со сверстниками или же недостаток любви в родительской семье, который даже не ощущается на сознательном уровне. Когда ребенок получает травму, естественное желание — закрыться, нарастить броню, чтобы это больше не повторилось, стать неуязвимым и компенсировать эту уязвимость за счет достижений в других областях. Однако любая подобная защита делает человека негибким, способствует отчуждению и в итоге лишает подлинной жизни. Отсюда так много «идеальных» служителей, которые выгорают и оставляют служение.
Чтобы выйти из этого замкнутого круга, необходима смелость открыться другому. В том числе это означает стать слабым, уязвимым. Без той брони, которую мы нарастили. Без того внешнего образа, через который нас привыкли воспринимать другие. Рассказать о тех страхах, которые нас борют, о тех слабостях, которые мы скрываем. Поделиться и теми мечтами и идеалами, которые кому-то могут показаться наивными. Стать более прозрачными для других.
Как все это связано с церковью? Может быть, для этого больше подходят специализированные группы поддержки? Не думаю.
Апостол Павел не случайно сравнивает Церковь с Телом Христовым и говорит не только о дарах и талантах, но и об уязвимости и необходимости заботы друг о друге (см.: 1 Кор 12:13–27). Вместе с тем до поры до времени даже эти слова Павла могут оставаться для некоторых просто красивым образом, высоким богословием, но не практикой жизни.
Придя в церковь, я еще несколько лет оставался довольно закрытым человеком. О моей внутренней жизни, трудностях и радостях знал только священник, связанный тайной исповеди. При этом я активно вел группы по изучению Библии, выступал на молодежных собраниях. В какой-то момент я почувствовал, что все, что я делаю, может быть, и приносит пользу другим, но меня самого не насыщает. И я решил открыться, рассказать тем, с кем я вместе читал Писание, о себе. Это положило начало подлинной дружбе и братству. Одна девушка сказала: «Ты был такой идеальный, весь в небесах, а теперь мы узнали, что ты живой и такой же, как мы».
Что происходит, когда мы делимся своей хрупкостью, ранимостью? Люди начинают нам больше доверять и сами, в свою очередь, могут поделиться своими сложностями. Открывается пространство взаимного утешения и поддержки. Любовь Христова, о которой мы читаем в Писании и слышим в проповедях, теперь может найти себе применение, изливаться через нас друг на друга. То, что мы недополучили в детстве, теперь может быть хоть отчасти восполнено. Проговаривая свои страхи, неуверенность, мы можем двигаться дальше и использовать силы души не для обороны, а для реализации тех талантов, которые вложены в нас Господом. Человек растет.
Не надо думать, что это чисто человеческое душевное, психологическое измерение. Когда люди по-настоящему встречают друг друга и готовы делиться своей жизнью, они вместе встречают Бога — Он посреди них через Своего Духа, утешая, укрепляя, вдохновляя, помогая увидеть новые ориентиры. Растет церковь не количественно, а качественно, прирастая взаимно скрепляющими связями (см.: Ефес 4:16), отношениями в единстве любви.
Впрочем, действительно любое добро можно исказить. Так, некоторые люди путают разумное самораскрытие перед друзьями ради большей искренности с психологическим самообнажением, которое уместно разве что на кушетке психоаналитика. Не обсуждая даже сомнительную полезность такой процедуры, не предполагающей покаяния, заметим, что в таком случае друзья и дружба становятся лишь инструментом и средством в поиске собственных переживаний катарсиса. А когда друзей используют, это чувствуется, и результат будет прямо противоположный: доверие оказывается подорвано, и человек может столкнуться с тем, что в отношении него на некоторое время возникнет настороженность, границы в общении лишь увеличатся.
Мы часто меряем зрелость личности по тому, насколько много ответственности человек готов на себя взять, насколько он стоек в трудностях, каковы его достижения в богословском осмыслении жизни. Но открытость и умение доверять — ничуть не меньший признак зрелой личности, а, если верить Господу (см.: Мф 18:3), то, быть может, и самый первый, без которого все остальное становится неподлинным.
Разумеется, все это довольно хрупко. Выходя во внешний мир, мы вновь можем столкнуться с жестокостью и насилием, обращенными против нас, и нам вновь захочется скрыться, выставив привычную защиту. Но у нас уже есть опыт того, как можно жить иначе.
Фото: gettyimages.ru
