Тема
В этих строках мне не обойтись без упоминания имени Александра Меня, потому что, во-первых, этот человек, мученик за Христа, поистине был рыцарем веры, и во-вторых, потому что его слова и мысли, которыми он со мной делился, помогут точнее определить, что такое христианин, действующий в контексте проблем своего времени, опираясь на Бога.
Однажды в разговоре с ним я пожаловался на то, что меня покинуло вдохновение, что молитва, которая еще совсем недавно лилась сама собой, теперь дается очень трудно и не приносит той радости, что прежде. Я также сказал, что те вещи на работе и дома, которые я делал играючи и легко, теперь мне даются «через не могу» и требуют напряжения сил и воли.
Он улыбнулся и сказал: «Знаете, на солнышке и воробей чирикает и радуется. Но для нас очень важно научиться делать те вещи, которые мы раньше делали в благоприятном настроении, в те периоды, когда все, казалось бы, не дается в руки и все против нас». Я тогда хорошо запомнил эту притчу про воробушка.
Это был период, когда в религиозной жизни советской атеистической Москвы начали происходить такие вещи, которые в ней не должны были бы происходить. Религия была почти что под запретом. Были случаи, когда верующих людей только за то, что они веруют, сажали в психиатрические заведения, увольняли с работы, исключали из партии (а верующие партийные, скрывающие свою веру, встречались не так уж и редко). И вот в этом контексте прихожане церкви в Новой Деревне, где служил отец Александр, живущие в основном в Москве и в большинстве своем новообращенные интеллигенты, стали собираться на квартире одного из прихожан, Александра Зорина, для чтения Библии, размышления над ее страницами, совместной молитвы и изучения доступной религиозной литературы. Не буду пока говорить, какое мужество тогда проявил хозяин квартиры, отец двух девочек.
Мы все знали, что религиозные кружки и собрания — дело опасное, но нам это не мешало. Мы прикоснулись к такому Источнику, к такому свету, который перекрывал своей Радостной Вестью все опасения и страхи. И если вставал вопрос, что я выбираю — эту несравненную радость общения в Боге или прежнюю безопасную жизнь, в которой этой радости не было, то ответ казался настолько явным, что тут даже не требовалось особенно задумываться. Все мы подключились к Источнику, с которым не могли тягаться никакие земные блага, и страхи также отступали в Его вдохновляющем свете.
И даже когда в одной из столичных газет появилась статья, обличающая деятельность о. Александра, с красноречивым названием «Крест на совести» и возникла прямая угроза деятельности и свободе священника и его прихода, свет, о котором я упомянул, не гас. Было тревожно, в основном даже не за себя, а за него, но все мы тогда жили верой в помощь Божью, и она не замедлила. Уже давала свои первые (тогда еще благие) всходы перестройка, дело как-то сошло на нет, скомкалось, никого не тронули. Но я очень хорошо запомнил силу, которая тогда шла через нас, христиан недавних, новообращенных, не имевших большого опыта христианской жизни, но имевших веру в Божью силу и Божью справедливость.
И потом, когда уже после убийства меня вызывали на допросы по сфабрикованной версии следователей, я эту силу и эту Божью справедливость продолжал чувствовать и продолжал на нее опираться.
И сегодня я уверен, что церковь гонимая обладает куда большим духовным ресурсом и потенциалом, чем церковь благоденствующая. Мне кажется, что церковь обретает свои силы именно в пору кризиса. И если кризис как таковой отсутствует на поверхности, то он периодически обнаруживается в душе конкретного верующего человека, если этот человек, следующий за Христом, честен с собой. Потому что кризисы даются для духовного роста. И самый большой кризис состоит в том, что я могу только стремиться к тем идеалам, которые ставит передо мной Благая Весть, и иногда (очень редко) им частично соответствовать.
И в тяжелых жизненных испытаниях (а кто их избежал?) кризис христианина может обостряться — и тогда я вижу всю свою немощь, всю свою слабость. Но в то же самое время именно в такие минуты я начинаю все больше и больше опираться на Бога, на Его силу, на Его любовь, свет и помощь. И еще один слой луковицы эгоцентризма словно бы сдирается с очистительной болью с души.
Вот почему кризис — благо. Вот почему тяжкие жизненные испытания ведут христианина к большему свету и большей свободе. Вот почему период, когда «хорошо воробушку чирикать на солнце», сменяется периодом тяжелого душевного труда. Ведь не зря сказано, что Царство Небесное силой берется, а не дается в руки как празднично упакованный подарок на определенную дату.
И тем не менее какое-то время и работы молитвенной группы, и возни следствия с допросами и снятием отпечатков пальцев «солнышко для воробушка не уходило», и оно светило так ярко и сильно, что страхи преодолевались, а проблемы проходили по касательной. Что может сравниться с реальностью присутствия Бога в жизни, данного даром?
Однако прошли годы, церковь стала общедоступной, острота, сопровождавшая религиозную жизнь, спала, потекли будни, связанные с обычными житейскими проблемами и привычными и безопасными посещениями церкви, и вот тут-то вдохновляющий свет стал в моей жизни ослабевать.
Я еще помнил, как я крестился «без документов», чтобы не навредить жене, работающей на идеологически ориентированной работе, и как нашелся тогда замечательный священник, который вопреки запретам и на свой страх и риск (а у него были дети, совсем еще маленькие) ради Христа крестил без всяких отметок в бумагах всех желающих, — отец Валериан из подмосковного Отрадного.
Александр Мень с прихожанами в Новой Деревне
Я помнил, как мне было страшно, когда через несколько месяцев после убийства о. Александра один его товарищ, священник, живущий недалеко от места убийства, попросил меня ночевать у него, боясь провокаций со стороны органов, и как я ехал туда из Москвы, сунув зачем-то молоток в сумку — защита, скорее психологическая, чем реальная. И как я тогда спросил совета одного из прихожан, и он сказал — задай себе вопрос, для кого ты это делаешь, и ответ пришел сразу — для Христа и Его правды.
Но эти яркие эпизоды постепенно уходили в прошлое, а настоящее становилось все более монотонным.
Сегодня я вижу, как Бог ткал Свою божественную сеть жизней и промысла. И конечно, если размышлять о том, что такое христианский героизм, и вспоминать о том, как я был его свидетелем, надо упомянуть не только мученика о. Александра Меня, но и всех тех, кто не побоялся тогда исповедовать свою веру, кто приезжал и приходил на запрещенные молитвенные группы христианских церквей, и православных и протестантских, и, конечно же, таких христиан, как отец Валериан, как многие замечательные пасторы, которые, несмотря на угрозы и запреты, продолжали свою проповедь и молитву ради Христа.
Что двигало ими? Почему они не боялись там, где многие миллионы соотечественников боялись и отступали, а то и просто выносили тему о Боге за скобки?
Знаете, когда я впервые прочитал в Библии молитву Господа «Отче наш», а особенно когда получил комментарий к ней, все мне показалось очень простым и ясным. Вот, например, строка: «Да исполнится воля Твоя и на земле, как на небе», и даже еще короче: «да исполнится воля Твоя». Я не видел тут ничего затруднительного. Я тогда почему-то не связывал ее простоту и силу с одним из самых трагичнейших эпизодов во всем евангельском повествовании. Тот страшный момент, когда Иисус просит Отца, чтобы Его миновала чаша позора, страданий и не сравнимых ни с чем физических и душевных мук, и сразу же добавляет: «впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет», казался мне чем-то почти книжным, почти не имеющим ко мне отношения, чем-то романтическим, что ли, как, например, подвиги Печорина и Болконского в русской литературе.
Но со временем, по мере того как через жизненные испытания и молитву это место мне стало открываться все глубже, я стал понимать — вот оно, главное. Собственно, все, что от меня требуется, это узнать и выполнить Божью волю на сегодня, предварительно помолившись о том, чтобы мне были даны силы для этого. И даже если у меня не получится, прилагая к этому усилия, я нахожусь на верном пути. Это совсем не просто. Иногда для этого требуется вся воля, вся вера, вся решимость. А иногда и их не хватает.
И чаще всего их не хватает, когда «на воробушка солнце не светит». Но вот тут-то и начинается настоящая духовная работа, настоящее приближение к Христу, настоящее обретение себя самого.
Однажды отец Александр Мень в беседе обмолвился: «Пушкин написал стихи о Моцарте и Сальери. О вдохновении в лице Моцарта и труде в лице Сальери. Так вот, у настоящего мастера и у самого Пушкина есть и то и другое. И когда нет вдохновения, мастер должен действовать на труде, на усилии, причем так, чтобы этого не было заметно».
Мне кажется, что сказанное имеет прямое отношение к разговору о герое нашего времени, герое веры, без привязки к определенному историческому периоду.
Христианин, который следует воле Бога не только на вдохновении, но и тогда, когда, казалось бы, никакого вдохновения больше не предполагается; кто делает вещи порой почти незаметные (как лепта вдовицы), а порой и невероятные, огромные, делает их в течение одного дня, «сегодня», исполняя не свою, а Божью волю; кто делает это, не ища никакой похвалы, день за днем и год за годом, — он-то и может быть примером христианского подвижничества, забывая о себе и, будучи проводником, увеличивая вокруг себя свет Божьего присутствия.
Фото: Getty Images
