Тема
В 1980 году в свет вышла книга «Метафоры, которыми мы живем», воплотившая в себе многолетние исследования американских лингвистов Джорджа Лакоффа и Марка Джонсона1. На русском эта работа появилась лишь двадцать лет спустя, но своей актуальности она не потеряла до сего дня. Авторы совершенно по-новому взглянули и объяснили метафоры, выводя их из узкого определения лингвистических украшений в поле повседневного мышления. Они утверждают, что мы мыслим и живем метафорами, которые помогают нам ориентироваться в сложных эмоциональных и нравственных ландшафтах и в итоге воплощать осмысленные повествования о своей жизни.
К примеру, обронив в разговоре простую и почти незаметную фразу: «…я чувствую себя пешкой в чужой игре»2, — человек на самом деле создает многослойный жизненный сценарий с определенной системой координат. Без того, чтобы даже задуматься об этом, все участники разговора оказываются вовлеченными в игровое пространство шахматной партии, где с правилами и миллионами возможных ходов переплетается широкий спектр жизненного опыта и смыслов.
Или другой пример. Нас часто просят: «Поделитесь историей вашей жизни» — в тот момент мы даже не догадываемся, что к нам применили метафору «жизнь — это история», или «жизнь — путешествие». Ведь предполагается, что сейчас мы начнем сводить все время своего существования с его сложным переплетением физического, социального, эмоционального и духовного опыта в некую стройную линию повествования. Мысленно мы совершаем путь в прошлое, в сложный лабиринт воспоминаний и времени. Это ли не дар Творца всем, кто создан по Его образу и подобию!
А что в этот момент происходит со слушающим нашу историю? Где-то внутри его сознания возникает эффект подсвечивания, создающий связи между прошлым, настоящим и будущим. Человек получает неожиданное откровение, слыша эхом отзывающийся голос вечности.
Мне кажется, именно такого эффекта погружения и подсвечивания разных граней понимания Царства добивался Иисус, когда рассказывал свои маленькие истории-притчи. На первый взгляд они обыденны и банальны, но в то же время столь неожиданны в своих поворотах и решениях. Притчи использовались на протяжении всей библейской истории, становясь тем особым метафорическим путешествием, в которое автор вовлекал слушателей и заставлял пристальней всматриваться в собственный опыт жизни. Мы нередко испытываем то же недоумение, что и ученики Иисуса, задавая Ему такой же вопрос: «А почему ты не скажешь людям прямо, почему говоришь с ними притчами?» И тогда Иисус ответил: «Вам дано знать тайны Небесного Царства, а им не дано. У кого есть, тому будет дано еще, и у него будет избыток. А у кого нет, будет отнято и то, что он имеет» (Мф 13:12; здесь и далее НРП).
Вот оно, на мой взгляд, самое точное определение смысла притч Иисуса. Для одних притчи неожиданно подсвечивают новые и важные грани смысла, а для других, как сказал бы Жак Деррида, смысл всегда ускользает, и всё, что им остается, это лишь следы и намеки его пребывания3.
Благодаря различным метафорическим сценариям притч Иисус подталкивал и до сих пор продолжает подталкивать каждого из своих слушателей к переосмыслению своего пути к Богу и Его замыслу. И важно, что эти метафоры работают независимо от того, на каком языке, в какой культуре и времени и даже в каком пространстве мы с ними сталкиваемся.
Возьмем, к примеру, одну из самых известных притч Иисуса — историю о блудном сыне, записанную в Евангелии от Луки 15:11–32. Читая ее, мы погружаемся в многослойный контекст этой жизненной метафоры. На поверхности, на городской улице мы видим Иисуса, окруженного очень разными социальными группами — тут собрались как простые евреи без статуса и средств, так и обеспеченные, но ненавидимые всеми сборщики налогов; тут же влиятельные и весьма образованные книжники и фарисеи. Чего все они ждут от молодого раввина Иисуса? Разного. И слушают Его по-разному. В ответ на обвинение в излишней любви к грешникам Он решает рассказать им несколько историй. Он начинает с притчи о потерявшейся овце из большого стада и пастухе, дальше о женщине, потерявшей в доме деньги. Всё это очень знакомо слушателям, и они уже побывали с Иисусом на горе и нашли вместе с пастухом овечку, разделили радость женщины, нашедшей потерянное.
И затем Иисус продолжает: «У одного человека было два сына».
И Он вновь погружает всех в новое нарративное пространство богатой еврейской семьи. В момент, когда младший сын неожиданно требует у отца отдать «то, что ему полагается по закону», в ушах одних слушателей оглушительно звучит: «Да когда же вы, дорогой папаша, наконец-то помрете, чтобы я мог жить как хочу и распоряжаться своей жизнью так, как считаю нужным…». А другие, возможно, слышат совсем противоположное: «Отец, я готов начать самостоятельную жизнь и прошу дать мне то, что ты копил для меня на протяжении долгих лет…»4.
Учитывая контекст социальной культуры Ближнего Востока и его эмоциональность, скорее всего, после этих слов толпа вокруг Иисуса загудела яростными спорами и возмущением. Еще большую реакцию вызвали слова Иисуса: «И отец разделил имущество между сыновьями». Тут одни вспыхнули — как это отец согласился на подобное, а другие, напротив, зашумели хором одобрения. Так или иначе, отец принял решение и отдал часть всего, что имел, младшему сыну. А тот в полной мере проявил свой характер: он не начал самостоятельную жизнь на виду у отца, а взял наследство и ушел подальше от семьи, народа и закона Божьего, так чтобы никто и ничто не мешало ему устанавливать свои правила жизни5. Эта острая метафора уже вонзилась в сердца и умы всех окружавших Иисуса людей. И когда этот пропащий сын в истории оказался нищим и голодным на чужбине, в грязи загона со свиньями — вся толпа облегченно, с неприкрытой радостью вздохнула: «Ну слава Богу, подлец получил по заслугам. Бог поругаем не бывает, так ему и надо».
И снова голос Иисуса теряется в шуме возбужденных голосов, когда сын решает прийти к отцу: «А-а-а, решил вернуться? Как он будет смотреть в глаза людям? Правильно, пусть будет слугой в наказание». И опять возмущение: «Как этот человек собирается доверить такому сыну перстень власти, он же снова может все растранжирить». Люди не понимают, как можно принять промотавшегося возвращенца, да еще и устроить пир в его честь. И в этой истории отцу неожиданно приходится иметь дело не только с бунтом младшего сына, но и с гневом старшего, который оказывается в той же мере потерянным для отца, как и младший.
Читая эту притчу Иисуса подобным образом, я вспоминаю, что похожие чувства и эмоции я испытывал, смотря картину Андрея Звягинцева «Возвращение». Фильм погружает нас в сложные и сплетенные тугим узлом отношения отца и детей. Как сам Звягинцев определил его — это картина-приглашение в мифологическое, почти библейское путешествие к Богу, где можно увидеть и дни творения, и Тайную вечерю, и распятого Христа. Все это в фильме выражено серией почти рифмованных действий героев6.
Сюжет фильма на поверхности довольно простой: к двум мальчикам из глубинки неожиданно возвращается отец, которого они никогда не знали. И они вместе отправляются путешествовать. Во вполне знакомом многим сценарии жизни автор подсвечивает важные смыслы. Это путь отца и двух братьев, в котором каждый из них очень по-разному пытается наверстать упущенное. Все семь дней пути наполнены диалектическим и многозначным напряжением гнева и любви, отвержения и принятия, справедливости и благодати прощения. В напряжении потерянности и возвращения ясно слышатся эхом слова Христа: «Мы должны веселиться и радоваться, ведь твой брат был мертв и ожил, был потерян и нашелся!» И в самой сюжетной канве картины мы уже видим ясные параллели, старший сын Андрей хоть и принимает отца и послушен ему, а младший Иван бунтует — они оба далеки от него. Сцена, где Иван в гневе и слезах бросает отцу: «Зачем ты пришел? Чего ты от нас хочешь? Нам без тебя было хорошо», — эхом перекликается с реакцией старшего сына из притчи на возвращение брата. Но главное, эти сцены напоминают нам о внутренней пустоте, которую оставляет в сердце Бога-Отца каждый сын, отвернувшийся от Него, и пустоте, возникающей в сердце каждого отвернувшегося сына. И в то же время сцена падения отца с башни указывает, по замыслу автора, на жертву, которую Отец приносит для сына. Это цена благодати, которую Отец готов заплатить за наше возвращение.
В фильме, как и в притче, происходит преобразование привычного сценария жизни через встраивание в него необъяснимой щедрости прощения Отца, принимающего обоих детей, даже если ни один из них не заслуживает этого. Последний момент в картине, где младший Иван бежит к берегу с криком: «Папа!», отражает всю глубину тоски человека по искуплению и прощению, его жажду вновь обрести отца и проживать с ним даже самые сложные и неопределенные жизненные моменты. Это и есть метафора пути сына к Небесному Отцу.
В современной литературе есть еще один не менее яркий пример метафоры возвращения как искупления. Это удивительный по своей эмоциональности и напряжению роман писателя Халеда Хоссейни «Бегущий за ветром»7. Через метафору пути воздушного змея в небе автор погружает нас в трагичную историю афганского мальчика, ставшего блудным сыном. Мы оказываемся в Кабуле в преддверии войны с Советским Союзом, где главный герой Амир, сын богатого и уважаемого человека, живет, постоянно сомневаясь — а любит ли отец его и готов ли он принять в нем будущего писателя. В этом стремлении обрести в отце самого себя, а больше из ревности и страха он неоднократно поворачивается спиной к своему лучшему другу и, как позднее оказывается, родному брату Хасану, оставляя его наедине с насилием и унижениями. И даже спустя годы, став известным писателем, он продолжает жить в загоне глубокого чувства вины и стыда за содеянное. И лишь узнав, что брат с женой погибли от рук талибов, он решается на сложное и опасное путешествие в Афганистан. Автор ясно дает понять, что последствия совершенных поступков нельзя отменить или стереть из памяти. И отец, и брат готовы принять Амира, если только тот решится встретиться лицом к лицу со своим прошлым. Именно поэтому метафора искупления раскрывается в смертельно опасном путешествии Амира домой и является ключевой для исцеления его памяти, сердца и души. Летящий в воздухе змей напоминает главному герою о его глубоком падении и восхождении к небу, где он принимает незаслуженную благодать прощающей любви.
Есть еще множество подобных примеров живых метафор, которые подсвечивают внутри культурных текстов и наших повседневных ситуаций неожиданные следы Божьего присутствия, Его слова и дела. Весь вопрос в том, готовы ли мы отправиться в это путешествие к Богу и самим себе. Иисус сказал: «У кого есть уши, пусть слышит!» (см.: Мф 13:9).
1 Лакофф, Д., Джонсон, М. Метафоры, которыми мы живем: Пер. с англ. / Под ред. и с предисловием А. Н. Баранова. — Москва: Едиториал УРСС, 2004.
2 Смирнов, А. Из публичной лекции «Метафоры, которыми мы живем». — Москва, 24.09.2022 г.
3 Деррида, Ж. Письмо и различие / Пер. с фр. А. Гараджи, В. Лапицкого, С. Фокина / Под ред. В. Лапицкого. — СПб: Академический проект, 2000. — С. 379, 400.
4 Др. Барух Корман (Израиль) предлагает интерпретацию притчи из Евангелия от Луки 15 в новом ключе, считая, что требование сына дать ему часть имущества не является чем-то предосудительным, напротив, таким образом отец дал возможность сыну начать самостоятельно жить и развивать бизнес. Таким образом, передача части имущества (как дара) стала знаком доверия и репутации для партнерства в городе, которые были разрушены решением молодого человека уйти от народа Божьего и искать счастья вне Израиля. Из лекции «Притчи Иисуса Христа в Евангелии от Луки». Конференция «Возлюби Израиль» и Молдавская библейская семинария, Кишинев, 2024.
5 Др. Барух Корман. Из лекции «Притчи Иисуса Христа в Евангелии от Луки». Конференция «Возлюби Израиль» и Молдавская библейская семинария, Кишинев, 2024.
6 Подробный анализ кинокартины и имеющихся христианских аллюзий см.: Юрий Кориков. А. Звягинцев. «Возвращение». Киноязык фильма, а также фильм о фильме https://vk.com/wall-438842_25143 или https://www.youtube.com/watch?v=4b7VUOstGdk. Электронный ресурс (дата обращения: 04.02.2025).
7 Хоссейни, Х. Бегущий за ветром. / Пер. с англ. С. Соколов. — Москва: Фантом Пресс, 2008.
Фото: gettyimages.ru
