Остановись, мгновенье

На определенном этапе своего духовного пути я заметил не очень приятную для себя вещь, которую прежде не замечал. К тому времени я прочитал большое количество христианской литературы, комментариев к Библии, философских трактатов. Это чтение вдохновляло меня и духовно окрыляло, но вот что меня стало со временем смущать. Слова как Евангелия, так и богословской литературы не становились в моей жизни плотью. Они не преображали мою жизнь настолько глубоко, чтобы она под их влиянием становилась иной. Они в основном оставались пищей для ума и души. Причем, чем более они были «абстрактными», тем меньше у них было шансов изменить мою «плоть», стать моей новой Христовой плотью, уподобиться Творцу в моей личной, конкретной жизни. Я имею в виду, например, такие слова, как «бесконечность», «вечность», «Премудрость» и так далее. Они воодушевляли меня, поэтически влекли, но не становились частью моего вещного, определенного, ежедневного и прикладного жизнестроения. Одним словом, я не постигал их на экзистенциональном уровне.

И в это время ко мне пришли две книги — философская экзистенциальная проза Григория Померанца и стихи и статьи Владимира Соловьева. И тот и другой автор писали о вечности. Я это слово много раз слышал, читал, им пользовался в стихах и разговорах, но никогда не понимал до конца. Это было для меня нечто среднее между чем-то огромным и не до конца ясным и бесконечным длением времени. «Вечные муки», «вечная жизнь» — эти понятия отсылали меня к представлению о бескрайнем времени и его «дурной бесконечности», по выражению Канта.

И вот я читаю в поэме Владимира Соловьева описание того, как в пустыне под Каиром он встретился на рассвете (это был человек чрезвычайно одаренный мистически) с Премудростью-Софией; как все детали и частности мира наполнил один невероятной красоты женский образ, к которому сводилось и в котором сияло «первым сияньем творческого дня» все, «что было, есть и будет». И вот что интересно. Поэт не знал, сколько продолжалось это глубокое созерцание. Время исчезло, оно ушло, его больше не было. Будущее и прошлое стали одним, стали «сейчас».

Второй эпизод, связанный с временем, с его давлением, страхами и злобой, я встретил в книге Померанца. Еще до войны он долго и углубленно раздумывал о том, что если Вселенная бесконечна, то его, человека, нет, потому что рядом с бесконечностью все стремится к нулю, всё есть ноль, и этот парадокс, а вернее, трехмесячное размышление над ним, привели его к прозрению. Он ощутил присутствие бесконечного Бога в груди, и эта внутренняя бесконечность уравновесила бесконечность пустых пространств Вселенной, которые теперь не могли свести человека к нулю, ибо столкнулись с бо´льшим, чем сами, с переживаемой личностью вечностью, которая не есть бесконечность времени, а является иным, божественным качеством Бытия. И когда на фронте он ощутил огромный страх перед пикирующими на наших солдат немецкими бомбардировщиками, то вспомнил свой духовный опыт и сказал себе: ты не испугался бесконечности, как же ты можешь бояться немецких самолетов. И в тот же миг страх прошел. Вместе со временем и мыслями. Осталось чистое Сейчас.

И третий эпизод с устранением времени и чистым Сейчас был уже в моей жизни. Когда, еще до описываемого времени, я пережил глубокий кризис и месяц за месяцем не мог как следует передвигаться, а потом мне стало совсем худо, и обо мне по просьбе мамы стал молиться о. Александр Мень. И в ту ночь я пережил самую главную Встречу в моей жизни. Встречу с Творцом. И во время этой Встречи времени не было, я это потом, когда вспоминал пережитое, четко осознал. Было Сейчас.

Слова Евангелия очень конкретны и вещны. Христос не прибегал к абстракциям. Он говорил о вещах конкретных. И если в Его словах и была поэзия, то она была не отвлеченной, не оторванной от быта — она как раз была Бытием, являвшим себя в конкретном человеческом быту, в ежедневной жизни и деятельности всех этих людей — Никодима, Петра, Андрея, Лазаря… И поэтому все, о чем Он говорил, предполагалось, что оно может войти в жизни слушателей через действие. И поэтому когда в Апокалипсисе, в его финале, звучат слова «времени больше не будет» (Откр 10:6), имеется в виду не поэтический только оборот, а вещь, с которой мы встречаемся каждый день, просто не всегда замечая это. Каждый день мы встречаемся с вечным Сейчас, в котором мы живем, — «…не заботьтесь о завтрашнем дне» (Мф 6:34), говорит Иисус; каждый день мы располагаем свое бытие в Сейчас, и нигде, кроме Сейчас, оно и не может расположиться. И когда мы думаем о будущем, мы думаем о нем в пункте Сейчас, и когда мы вспоминаем прошлое, мы тоже делаем это из точки Сейчас. И я позволю себе утверждать, что, чем больше мы способны войти в это Сейчас, не отвлекаясь и не отождествляя себя с бесконечным потоком наших мыслей, внутренних историй, концепций и чувств, тем больше мы проникаем в вечность. Глубина же этого проникновения не знает границ.

Вы скажете: но это опять красивая теория. Расскажите нам, как именно можно проникнуть в вечность, в это неуловимое Сейчас, в котором, по вашим словам, мы все и так находимся. Да, находимся, но редко осознаем это. Находимся, но дарим свое внимание потоку мыслей и концепций. А один мудрый человек сказал — мы есть то, чему уделяем свое внимание. Поэтому Господь говорит — бодрствуйте! Не давайте потокам мыслей и реактивных слов и действий владеть вами, отчуждать вас от себя самих. Не поддавайтесь больному, разорванному времени (по выражению Николая Бердяева), стремящемуся поработить вас, потому что «делающий грех есть раб греха».

Я не уверен, что существуют «технологии по проникновению в вечность». Вся христианская жизнь, все ее духовные принципы и действия являются такой технологией — приготовлением к встрече с глубочайшей Вечностью. Остальное — дело нашей практики и, конечно же, Божественной благодати, потому что сами мы, без Бога, мало что можем, а в Евангелии сказано еще более решительно: без Меня не можете творить ничего.

И все же Владимир Соловьев писал о тех жизненных эпизодах, которые дают возможность встретиться с Царством, в котором нет времени, с вечностью и ее полнотой. Это те ситуации, в которых по какой-то причине мы утрачиваем на время собственный эгоизм. Это ситуация влюбленности, пишет Владимир Соловьев, в которой мы готовы пожертвовать ради любимого человека собственными интересами и ценностями, когда на нас словно бы падает отблеск нездешнего света. Это творчество, а поскольку каждый из нас создан по образу и подобию Божьему как творец, то вы, конечно же, можете вспомнить те эпизоды из вашей жизни, когда во время вашей творческой деятельности, не важно, что это было, — рубка дров или написание песни, время «останавливалось». На этот счет есть даже пословица «Счастливые часов не наблюдают», где народная мудрость говорит о том же «способе» ухода от господства разорванного, «больного» времени, в котором мы по преимуществу живем. И это прежде всего искренняя молитва, молитвенные размышления, а также деятельность, вызванная любовью или состраданием к другому человеку.

Одним словом, ситуация, в которой время отступает вместе с потоком нашего мышления (обратите внимание, что там, где нет мыслей, времени тоже нет) и дает нам возможность прикоснуться к вечному Сейчас, — это ситуация утверждения себя как проводника от Бога к человеку. Ситуация, в которой я не претендую на большее, чем быть проводником, утратившим свое тяжкое и паразитическое эго, как это сказано в поразительно реалистичной молитве Франциска Ассизского. Первое, чего он просит в ней у Бога, — это быть проводником, «чтобы через меня проходил к людям Твой мир и покой…», и это для него главное. Не я тут творю от самого себя, не я своевольничаю и самоутверждаюсь. Я выношу себя за скобки. Обладателем духовных сокровищ, любви, милосердия, смирения, света Царства можно стать и можно приобщиться к вечности, лишь отказываясь от себя и отдавая себя другим. Вдохновение — вот второе название утраты своего эгоистического «я» вместе с его потоком мыслей и его эгоистическим и иллюзорным временем. Мы как бы интуитивно чувствуем, что во время действия Христа и Его проповедей их питало вдохновение, бодрствование… Оно уводило Его за границы времени к вневременной полноте Я есмь.

Николай Бердяев в своих рассуждениях о больном и разорванном времени земной истории и бытовании в нем человеческой личности писал о том, что христианин живет словно бы на Кресте — на перекрестии двух измерений, и лишь в этом пункте, в этой точке болезненная разорванность нас покидает. У Креста символически вертикальная перекладина знаменует прогрессивное время, время, у которого есть цель, которое день за днем ведет нас к Царству и Второму Пришествию. Но оно уравновешивается вертикальным измерением вневременной вечности, соединяющим человека с Богом. И в этом перекрестии время излечено, претворено в какую-то совсем другую субстанцию, о которой можно лишь приблизительно сказать, что она — Бытие любви. И в этой духовной оптике многое меняется.

И если в конце своей книги «Дневник сельского священника» Луи Бернанос пишет замечательные и таинственные слова «Всё благодать», то мы берем на себя смелость закончить наши рассуждения и свидетельства другими, похожими, — все на земле предчувствует вечность.

Все стремится к ней. Ибо она в нас вложена.

И надо стремиться до нее дотянуться.

Фото: gettyimages.ru