Драма света истинного

Первые последователи Христа еще не называли себя христианами. Раньше, чем слово «христианин», возникло обращение «святой». Быть святым не казалось чем-то из ряда вон выходящим для первых христиан, это была само собой подразумевающаяся реальность новой жизни, второго рождения, духовного. Святым был тот, кто нашел Христа, нашел себя самого во Христе и теперь смотрит на мир преображенным оком.

Но найти можно лишь то, что существует, то, что есть, то, что уже было потенциально, но не замечалось, не было открыто, не вышло в активную фазу. Не зря, наверное, Тертуллиан сказал, что каждая человеческая душа по природе своей христианка. Или, скажем точнее, в каждой человеческой душе живет сверхприродное начало, к которому и обращена была проповедь Христа и которое ей откликалось. «Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин 1:9), — пишет евангелист Иоанн в прологе своего Евангелия. Свет истинный просвещает каждого человека. Не избранных только, не потенциальных и недоступных нам святых, в бытовом понимании этого слова, — Свет истинный просвещает любого: и плохого, и хорошего. А значит, и в плохом, и в хорошем заложен потенциал святости.

Я еду в метро и наблюдаю за пассажирами. В основном все, кто едет, уткнулись в смартфоны и что-то там читают или пишут, или рассматривают. Они только что куда-то бежали — и тут нашли свое место в пространстве, и все еще в том же ритме бега все, как по команде, погрузились в созерцание голубых экранчиков. Сейчас в динамике прозвучит название станции, и часть из них выйдет, многие, так и не оторвавшись от телефона, а новые войдут и займут их места.

Обычный московский день, как две капли воды похожий на вчерашний и, скорее всего, на завтрашний. И если бы в вагон вошел Христос (а невидимо Он там присутствует), они бы Его просто не заметили, потому что их внимание сфокусировано не на людях, а на машинке с экраном.

Но и до появления смартфонов люди были не очень-то внимательны к Свету истинному, просвещающему каждого из нас, свету святости. И возникает вопрос: не является ли само понятие святости лишним в нашем «новом» мире? Не уходит ли оно полностью из обихода, продолжая иногда звучать в специально отведенных для этого местах (в церкви, в исторических фильмах, старых книгах), да и то не слишком активно? Не пора ли его вообще списать со счета как что-то отыгравшее себя в прошлом и ныне утратившее всякий серьезный смысл?

Тем не менее существует и другая сторона ситуации. Я, например, знаю одного верующего, абсолютно нормального человека, реалистичного и работающего на интересной работе (он психолог), который не раз говорил мне, что его цель — святость. И пусть это несколько прямолинейно выражено, основной смысл утверждения мне понятен. Мой друг хочет отказаться от ложного эгоистичного «я» и обрести новую жизнь во Христе и с Христом. Так что говорить о том, что идеал святости утрачен, по-видимому, рано. Впрочем, словосочетание «идеал святости», кажется, можно вполне заменить серьезным прочтением слова «христианин». Либо христианин — тот, кто отдал себя Богу и свою волю отменил для того, чтобы исполнить волю Божью, или хотя бы ставит себе это целью, либо он пока что лишь играет в «христианство понарошку».

«Бог умер», — сказал накануне XX века Фридрих Ницше. Давайте спросим себя, где Он умер? Там, откуда творил мир? Едва ли. Так где это произошло? Ответ, видимо, таков: в сердцах людей. И несмотря на то что на земле три миллиарда человек сегодня называют себя христианами, ходят в церковь далеко не все, а искренне веруют совсем немногие. А среди тех, кто причащается, совсем мало тех, кто стремится жить так, как к этому призывал Христос. Это та же игра в христианство.

Что ж, значит, дела с христианской святостью обстоят совсем плохо? И да, и нет. В один и тот же день я могу быть и святым, и почти что атеистом. В один и тот же день я могу рискнуть жизнью, чтобы помочь другому, или (не в такой крайней ситуации) могу пожертвовать своим временем и силами во благо другому человеку — и в тот же день завидовать, осуждать, испытывать лень…

Как же это совмещается? И что из этого следует?

В Библейских книгах — Книге пророка Даниила и Откровении Иоанна Богослова (Апокалипсисе) намечено духовное понимание истории, которое выражено как двуединый процесс, который на графике выглядел бы как две линии — одновременно восходящая и нисходящая. Первая — линия энтропийная, угасающая, ведущая к смерти, и вторая — творческая, обновляющая человечество, возрождающая его. И мы можем говорить, что две эти силы действуют в каждом человеке и только от него зависит, какой из них он отдаст предпочтение. Причем две эти силы не приходят и уходят, но действуют в человеке ежедневно, практически все время. И это насущная реальность, с которой надо считаться. Мой знакомый, который назвал своей целью святость, выбрал восходящую линию. Те христиане, которые вообще не задаются вопросом святости, считая ее чем-то недоступным или отжившим, существуют на линии упадка, угасания. Быть на одном месте не получается в силу духовной динамики процесса — мы либо восходим, либо опускаемся ниже каждую минуту нашего времени. И поэтому здесь так важны осознанность и отчетливость в постановке вопроса: что я выбрал — возрастать в духе или плыть по течению, опускаясь все ниже? Ведь написано: «Царство Божие силою (усилием) дается». Способен ли я на это усилие?

И ради чего мне его советуют предпринимать?

Ради становления себя в высшей реальности, которая и есть Я истинный. Ради того, чтобы обрести себя настоящего, найти тот истинный Свет, который меня просветил.

И не страшно, что у меня могут быть ошибки, падения, кризисы, — все равно я встал на путь святости и остаюсь на нем, падая и поднимаясь.

Итак, утрачено ли сегодня людьми представление о святости? Или на сегодняшний день оно стало лишь достоянием поэзии, сегодня, впрочем, тоже мало читаемой?

Дело в том, что и святость, и поэзия — это истинная природа человека, которую можно заблокировать, но избавиться от нее нельзя, ибо это значит избавиться от себя самого как от творения Бога. Я так создан, что потенциальная святость живет во мне, даже тогда, когда я еще не стал христианином (помним высказывание Тертуллиана). А для христианина это осознанное поведение.

Речь идет о том, что я называю кратковременной святостью, или реализацией изначального Света на какой-то период времени в пути духовного возрастания, в котором это время святости может постепенно увеличиваться.

Когда я по просьбе одного монаха в лихие дни девяностых ездил к нему в Загорск ночевать, потому что он боялся (и не зря) ночевать один, мной, едущим в Загорск на электричке, руководила та самая кратковременная святость, потому что я тогда следовал осознанной воле Божьей. Но когда через пару дней я ссорился с женой, меня вела совсем другая сила — та, которую я здесь называю нисходящей.

Так — сквозь тернии и цветы — проходит путь следования за Христом, путь к Богу и путь к самому себе истинному, а не придуманному, не искалеченному многими недостатками, работающими как блоки, преграждающие свет Духа.

Однажды мальчиком я побоялся помочь тонущему человеку, хотя видел, что он тонет. Его вытащили другие, и как же мне стало плохо! Я ушел на склон горы и там горевал о своей трусости. Потом я вернулся на пляж с его штормом. Мне повезло. На этом же месте, где было сильное течение от берега, тонул еще один человек, и на этот раз я прыгнул в воду и помог ему добраться до берега. И хотя я не читал Евангелия, я думаю, что этот поступок тоже можно назвать проявлением того святого Света, который просвещает каждого входящего в мир. Я бы даже рискнул назвать его анонимным христианством, не осознанным, но инстинктивно переживаемым как предчувствие того, что реализуется во мне позже.

Что же такое святость? Это такая свобода, которая стремится преодолеть все ограничения греха и рамки обусловленной жизни, все тупики, весь ее мрак. Ибо святость — это присутствие Абсолюта в конечном, Бесконечного — в обусловленном, свободного — в плененном, небесного — в земном. И если эта радость не формулируется человеком, то знание о ней все равно живет почти что в каждом, ибо мы так созданы. Поэтому каждый будет стремиться к Свободе, Правде и Истине хотя бы несколько раз в своей жизни. Поэтому на вопрос, утрачен ли идеал святости, нет однозначного ответа. И да, и нет. И видимо, так было в том или ином соотношении всегда. Просто нам надо делать выбор. Иногда по нескольку раз в день.

Но, повторюсь, человеку всегда будет недоставать чего-то в жизни, проведенной в ограничениях и зависимостях. Тем более если он хотя бы несколько раз в жизни, скажем, в творчестве или во время влюбленности, пробуждался к Божьей свободе, даже не очень понимая это.

И после таких пробуждений каждый мог бы задать себе вопрос, хотя, возможно, в куда более простой форме, — вопрос, который задала себе однажды Цветаева:

«Что же мне делать, певцу и первенцу,
В мире, где наичернейший — сер!
Где вдохновенье хранят, как в термосе!
С этой безмерностью в мире мер?!»

Святость и есть эта безмерность, к которой время от времени человек начинает стремиться, ибо ничем конечным ему удовлетвориться не дано, потому что сердце человеческое создано бесконечным.

Фото: gettyimages.ru