Свидетельство
Более половины жизни я провел за пределами своей родины.
Я учился в Германии и в США. Я жил и работал в общей сложности 22 года в России и Беларуси. И я путешествовал, по работе или для удовольствия, по многим странам мира — от Эквадора до Бангладеш, от Южной Кореи до Коста-Рики. Поэтому мне нравится считать себя «профессиональным иностранцем», человеком, для которого совершенно нормально находиться в незнакомом месте, слышать незнакомые языки и читать вывески, написанные необычным алфавитом.
Все началось с того, что в девятнадцать лет я переехал в Германию, оставив позади родную Италию, всех своих друзей и семью. Я думаю, что немногие люди осознают, какую огромную цену платят «чужаки», переезжая из хорошо знакомого места в новое, совершенно незнакомое. Я часто вижу, что люди смотрят на приезжих, особенно на многочисленных рабочих-иммигрантов, поддерживающих чистоту на наших улицах и ухаживающих за нашими пожилыми людьми, как на людей, приехавших, чтобы в какой-то мере воспользоваться ими и поживиться их богатствами. К сожалению, приезжих воспринимают как берущих, а не как дающих. Однако помимо того, что они вносят невероятный вклад в нашу повседневную жизнь, этим людям пришлось отказаться от самого ценного в жизни — быть рядом со своими близкими. И это очень высокая цена, по крайней мере, она была таковой для меня.
Я покинул свою родину не потому, что искал лучшей жизни, а потому, что у меня была мечта изучать богословие и узнать, что значит служить Христу. Я учился в небольшом международном богословском институте вместе со студентами, если я правильно помню, шестнадцати разных национальностей. Таким образом, мы были чужими и друг другу, и стране, в которой жили. Но мы разделяли одну веру и одно крещение, а это означало, что мы должны были научиться жить вместе, любить и принимать друг друга, несмотря на наши культурные различия. Мы должны были быть терпеливыми, чуткими, милостивыми и прощающими друг друга. Мы должны были признать наши различия, но также должны были сосредоточиться на том, что у нас общего. Мы также должны были уважать страну, которая нас приняла, и следовать ее правилам, даже если иногда они казались нам бессмысленными. Например, нам не разрешалось стирать белье по воскресеньям, потому что мы жили в небольшой сельской общине, где люди действительно заботились о том, чтобы воскресенье было днем покоя. Для них это было важно, и мы должны были уважать и стараться понять ценность таких традиций.
Проведенные в Германии годы были прекрасным временем подготовки к следующему этапу моей карьеры иностранца — жизни в России.
В конце 1990-х годов в России было много иностранцев, и все же Россия была не очень дружелюбной страной. С того момента, как ты выходил из самолета и начинал пробираться сквозь километровые очереди на таможне в старом аэропорту Шереметьево, ты попадал в атмосферу, где все было устроено так, чтобы запугать тебя: тусклый свет, духота, наполненный дымом воздух и суровый взгляд сотрудников иммиграционной службы, которые внимательно изучали твою визу и таможенные документы, задавая массу вопросов.
Однако как только ты проходил паспортный контроль, ты встречался с Россией, которая по большей части оказывалась довольно приятной страной.
В каком-то смысле я действительно испытал две разных России — щедрую и гостеприимную Россию простых людей и нещедрую, негостеприимную Россию учреждений, бюрократии и людей в форме.
Первая Россия состояла из друзей и знакомых, которые на протяжении многих лет неизменно делали все возможное, чтобы я чувствовал себя как дома: они приглашали меня к себе домой, чтобы я мог посидеть за накрытым столом, ломившемся от всевозможной еды, — и это событие они называли просто «чай». Они говорили медленно и использовали простые слова, чтобы я мог их понять, особенно в первые дни, когда мой русский был очень слабым. Они топили свои бани, чтобы я мог испытать «настоящую Россию», и всегда щедро делились со мной всем лучшим, что имели. Тот факт, что я родился в другой стране, не имел значения, потому что для них я был свой человек.
Но была и другая Россия, представленная всеми теми, чья жизненная миссия, как мне казалось, заключалась в том, чтобы усложнять мою жизнь. Не имело значения, насколько хорошо я говорю на их языке, или как долго живу в стране, или что я женат на русской. Не имело значения, сколько налогов я платил каждый год, и даже то, что я был постоянным резидентом. Когда я был с ними, я всегда чувствовал себя нежеланным и отверженным — я был «чужой», «не свой». Многие годы я просто не мог понять, как люди могут так негативно относиться ко мне, не зная меня, просто на основании того, что я родился в другом месте. Естественно, можно не любить меня ПОСЛЕ того, как ты со мной познакомишься. Но разве можно быть настолько предвзятыми по отношению ко мне, не дав мне ни единого шанса проявить себя? Мне это совсем не нравилось.
Но грань, разделяющая эти две России, не так ясна и четко очерчена. Большинство людей, с которыми я общался, были очень милы и приветливы со мной, но не всегда такое отношение распространялось на других иностранцев. Мне часто казалось, что в сознании людей существуют различные классы иностранцев: западные люди в большинстве своем воспринимались позитивно — как те, кто вносит вклад в экономику страны и в общество в целом (возможно, сегодня это уже не так в свете последних печальных событий); но были другие иностранцы, и они воспринимались как нечестные, не заслуживающие доверия, нецивилизованные и «радикально другие». Особенно это было заметно по отношению к людям из бывших советских республик. И мне много раз советовали быть осторожным и не доверять им.
Я не могу передать, сколько раз я вступал в споры с людьми из-за этого. Мы с женой служили в одной московской церкви, и многие из ее членов были родом не из России. Но даже внутри этой церкви я слышал такие комментарии, как: «О, молдаванам нельзя доверять». Или: «Вы не можете доверять армянам». На что я отвечал что-то вроде: «Но скольких из них ты лично знаешь, чтобы заявлять такое?» «Не так много», — отвечали они. «Но ты ведь знаешь Наташу из церкви? Что ты о ней думаешь?» «О, она замечательная! — говорили они. — Она совсем не такая». Итак, иностранцы, которых они знали, на самом деле были хорошими людьми и не соответствовали их стереотипам. Но даже личное знакомство с ними, к сожалению, не способствовало формированию позитивного мировоззрения.
Действительно, личное знакомство с человеком — это тот волшебный процесс, благодаря которому незнакомые люди становятся друзьями. Когда мы способны отпустить страх и открыть сначала свое сердце, а затем и свой дом, происходит чудо: незнакомцы становятся друзьями. Наши глаза наконец-то обретают способность видеть сквозь завесу ксенофобии, которая так часто присутствует в нашей культуре. Апостол Иоанн прав, когда говорит нам о том, что «любовь изгоняет страх» (1 Ин 4:18). И чаще всего это чудо принятия других и избавления от страха происходит во время совместной трапезы.
Недавно мы с семьей провели несколько недель в Грузии. Мы сняли квартиру на окраине города у пожилой пары, сами они жили этажом ниже. Зная, что я буду в стране относительно недолго, я не планировал тратить много времени и усилий на общение с незнакомцами.
Однако все получилось иначе. Мы познакомились с большим количеством новых людей, многих из которых нам посчастливилось принимать у себя на съемной квартире за столом. Замечательными эти трапезы были не только потому, что на столе была прекрасная еда, но и потому, что мы были свидетелями чуда любви, когда незнакомые люди становились нашими друзьями. Представьте, начинается вечер, и вы ничего не знаете о людях, сидящих за вашим столом, а через три часа чувствуете, что Бог только что сделал вам самый замечательный подарок.
То же самое происходило и с нами, когда мы были незнакомцами, которых кто-то пригласил и принял.
Наши хозяева были невероятно добры к нам во все время нашего пребывания в Тбилиси. И чтобы выразить им свою благодарность, мы приготовили для них традиционные итальянские сладости. Все это вылилось в ряд совместных застолий.
Я никогда не забуду последний ужин, который мы провели вместе за день до моего отъезда. Хозяева пригласили несколько очень близких родственников, несколько близких друзей и меня, который не был ни тем ни другим. Все пришедшие проводить меня люди знали друг друга очень давно — у них было много общих историй и воспоминаний. В них не было меня. И все же за столом с хинкали и шашлыком, под звуки гитары и грузинского многоголосого пения я быстро перестал быть незнакомцем и стал другом. Благодаря чуду любви и гостеприимства за этим столом я перестал быть «парнем, который живет этажом выше», и стал «одним из нас».
Именно по такому же принципу Бог зовет нас к Своему столу. Ведь именно за столом чужие становятся своими. Мы, некогда отчужденные от Бога (см.: Еф 2:13), были приглашены в Его семью и усыновлены (см.: Рим 8:15–17). И теперь мы больше не чужие и пришельцы, «но сограждане святым и свои Богу» (Еф 2:19). Гостеприимный Бог, чья любовь сильнее страха, призывает нас прийти к Его столу и причаститься Ему, чтобы мы стали новым народом, определяемым ни культурой, ни идеологией, ни наречием, но щедрой любовью Бога.
Причащение столу Господню означает мою основную принадлежность не стране, паспорт которой я ношу, а новому народу Божьему, народу, созданному Духом и водами крещения. Это также означает, что, будучи членом Божьей семьи, гражданином Божьего Царства, я призван присоединиться к Богу в Его миссии превращать незнакомых людей в друзей и членов Его семьи через проповедь Евангелия, явленную в любви и гостеприимстве.
Итак, когда мы собираемся у стола Господня, пусть Бог откроет нам глаза, чтобы мы могли видеть грех ксенофобии, идолопоклонничество и разрушительную силу всего того, что побуждает нас проводить границы между «нами» и «ими», между «своими» и «чужими». Пусть наши сердца наполнятся любовью и освободятся от страха. Будем помнить, что мы — новый народ, чья сущность — любовь, щедрость и гостеприимство, что чужие и пришельцы всегда желанны среди нас и за столом для них всегда найдется место.
Фотографии предоставлены Давиде Кантареллой
