Тема
Те из нас, кто пришел к Богу в сознательном возрасте, наверное, хорошо помнят импульс, заставлявший нас в это время проповедовать направо и налево, родным и друзьям, ближним и дальним, к месту и не к месту. И это вполне объяснимо. Чувство близости Божией, попадание в иную область мира, где, кажется, уже даны ответы на все наши вопросы, соприкосновение с радостной тайной настолько переполняют многих из нас, что этот океан новизны трудно удержать в себе — мы нашли смысл жизни, и нас удивляет, почему же остальные люди не хотят сделать то же самое. Так во всяком случае было со мной в тридцать с небольшим лет.
Я помню, меня очень удивляло то, что люди, к которым я тогда обращался (а это было время научного атеизма, 80-е годы прошлого века в СССР), не спешили проникнуться моим новым мировоззрением и смотрели на меня с некоторым скепсисом. Я-то был уверен, что я носитель истины, мне открывшейся, я прочитал уже много книг, начиная с Библии, которые говорили об этой истине, я мог большими объемами цитировать мысли великих религиозных философов, и мне казалось, что этого достаточно для того, чтобы обратить моих близких и знакомых, но им это, как ни странно, достаточным не казалось. Конечно, главным для меня был новый духовный опыт, а не только прочитанные книги, но говорить о нем я еще не умел, и мне представлялось, что, цитируя страницы христианских книг, я сумею донести свою веру до других людей. Я еще не видел, какая огромная тут таилась ошибка…
Повторяю, Бог меня коснулся, Он помог мне и вытащил меня из ямы уныния, и мне казалось, что это произошедшее со мной чудо, если о нем рассказывать другим, должно стать и для них личным чудом. Но теперь я думаю, им было бы куда интереснее услышать или увидеть не то, что Бог сделал для меня, а то, что я сделал для Бога. Ведь это выглядит в смысле аргументации нового мировоззрения куда убедительнее, не так ли?
Ведь даже Иисус, оставивший Своим ученикам слова жизни вечной, не ограничился одними словами, но ради людей и исполняя волю Отца, Он совершил действие, перед которым склонились грядущие века, — пошел на крест.
Я помню, в тот период моей жизни (я люблю приводить этот простой и поучительный пример) ко мне пришел мой друг Коля З., переплетчик. Мы познакомились с ним, когда мне надо было переплести старые книги, и со временем подружились. В тот свой приход он был грустен, и, когда мы сели с ним пить чай, этот добрый и искренний рабочий человек стал делиться со мной своими трудностями. «Знаете, Андрей, — говорил он, — что-то у меня последнее время все стало валиться из рук. В семье прежде было понимание с женой и радость, а сейчас мы словно бы отдалились друг от друга, и дети, мне кажется, это чувствуют».
Я был тогда напичкан великими словами и цитатами из Библии, и мне не нужно было долго думать — цитата из Евангелия на эту тему, тему уныния и преодоления трудностей, сразу же пришла мне на ум, и я ее произнес.
— Да-да… — сказал мой друг, — все это так. Но знаете, я вот даже стал пить иногда и несколько раз приходил домой выпивши. Я потом сильно сожалел об этом, но уже ничего не мог поделать.
Мой «библейский» ум недолго искал новую подходящую цитату, она нашлась сама, и я с плохо скрываемым торжеством и с некоторой даже гордостью ее произнес, тем более что она отлично подходила под ситуацию, которую мне описал мой друг.
Он как-то странно посмотрел на меня, согласно покачал головой и стал говорить о сложностях на работе. Передо мной сидел прекрасный и усталый мой друг, который переживал пусть не самую сложную, но и не самую простую полосу в своей жизни. Может быть, он и зашел-то ко мне для того, чтобы поделиться этими трудностями, почувствовать дружескую поддержку, уйти немного более окрепшим, а я… Я в ответ произнес третью «уместную» цитату по поводу его трудностей на работе. Он опять посмотрел на меня как-то беззащитно и непонимающе.
Мы посидели еще какое-то время, и я был страшно доволен собой. Через какое-то время мой друг попрощался и ушел, я остался один, и вдруг меня охватил непреодолимый стыд. Я понял, что ничем не помог своему другу, я понял, что мне было важнее продемонстрировать свою «ученость» в новой для меня области знаний, и хоть я делал это от чистого сердца, но все мои знания остались втуне, потому что библейские цитаты в моем исполнении никак не поддержали моего друга.
И еще я понял, что, возможно, я был бы куда более полезен этому замечательному человеку, если бы просто посочувствовал ему, рассказал о своем собственном опыте нового поведения в таких жизненных ситуациях, о которых он мне поведал, отозвался бы на его печаль обыкновенным дружеским словом, крепким рукопожатием, позитивной шуткой.
Однако ничего этого я не сделал. Да и опыта новой жизни у меня практически не было, были сотни прочитанных книг и услышанных замечательных проповедей. Но пытался ли я провести эти новые удивительные знания и мысли в свою собственную жизнь, или мне было достаточно говорить о них, причем говорить чужими словами? Вот он, контрольный вопрос для всех разговоров о Боге.
Много позже я понял, в чем состоит ловушка цитаты. Цитата — вещь прекрасная, это сгусток мудрости, пришедший к нам через века. Но, если мы хотим, чтобы она стала в наших устах орудием помощи и благовестия по отношению к другим людям, цитата должна быть раскавычена, вынута из кавычек чужого текста.
Каким образом? А вот каким: я должен осуществить эти мудрые слова в своей жизни. Например, прежде чем поучать кого-то по поводу заповеди о любви или честности, я должен (долженствование здесь необходимо, если я хочу находиться в границах духовного реализма) сделать эти заповеди частью собственной жизни, я должен сделать так, чтобы эти слова стали моей плотью. И лишь тогда в них появляются сила, вес и мудрость, лишь тогда я могу говорить их из глубины своего сердца, как собственные, и поверьте, собеседник всегда прекрасно чувствует, откуда такие слова пришли — из тяжелой и радостной глубины собственного опыта или со страницы прочитанной книги, из духовного опыта другого человека, опыта, который мне не принадлежит.
Я понял, что цитата, не подтвержденная моим собственным поведением, не вошедшая в мою плоть, остается объектом речи, которым можно манипулировать, употребляя его в зависимости от того, что хочет сказать или доказать моя религиозная риторика. А объект — это что-то чужое, то, на что я смотрю со своей позиции как на то, что можно иметь. В отличие от ситуации, когда я даю этому слову возможность мной быть*.
Недаром великий религиозный философ Мартин Бубер, с огромной симпатией относившийся к христианству, сказал: если я говорю о Боге, то это не живой Бог, а мое объективное представление, часть моего ума. Но если я говорю Богу, если я обращаюсь к Нему на Ты, то я имею дело с живым Богом Библии, который меня слышит и готов ответить. Ибо о Боге нельзя говорить как об объекте, если мы хотим быть в его Присутствии.
Мне кажется, что и Божье слово не может быть рассмотрено как объект, вынутый из живого текста с целью доказательства некоторой работы моего ума. У такого слова, назову его словом Вести, есть и вторая сторона, кроме его обычных словесных (лингвистических) качеств и свойств, сторона скрытая, сторона, уходящая в Божественное бытие и исходящая от него.
Я помню, как был удивлен, когда понял, что для библейского Бога слово есть дело, а дело есть слово и что они неразделимы.
Вот на что нам стоит ориентироваться, когда мы благовествуем: говорю ли я другому слова Вести, которые еще не стали частью моей жизни, и тогда я говорю другому слова пока еще лингвистические, или я говорю про то, что уже вошло в мою жизнь, стало ее плотью. И тогда я говорю то, в чем принимает участие Бог, — слова Бытия.
Слово Божье не является словом лингвистическим, это слово самого Бытия, это слово, содержащее в себе действие.
И такие Божьи действия могут быть прочитаны как божественная речь, окружающая нас в природе, как Божье слово-деяние. Поэтому апостол Павел в Послании к Римлянам пишет, что Бог в определенной степени может быть познан нами в «рассмотрении творений», а в дальнейшем в богословии появляется и понятие «книга природы». И несмотря на то, что Книга Слова, Библия, конечно же, обладает приоритетом, нельзя не заметить, как работает книга созданной Творцом природы, как благоговейно возвышает душу созерцание звездного неба, или цветка, или снежных верхушек гор на фоне бездонного синего неба.
Слово Божье становится плотью, становится действием, у Бога не остается бессильным ни одно слово (см.: Лк 1:37).
Я помню «неканоничное» благовестие моей верующей бабушки мне, комсомольцу. Когда я шел сдавать трудный экзамен, она никогда не забывала меня перекрестить. И я запомнил это на всю жизнь. И для нее этот знак был не объектом, он был частью ее жизни и плоти, и я видел это тогда и убедился в этом позже. Это была не цитата, а продолжение ее жизни.
А иногда слово звучит беззвучно, только через наличие, через явленность того, в ком оно живет. И когда я размышляю о Божественном слове и Божественном благовестии (одной из его «неканонических форм»), я вспоминаю вопрос Пилата на судилище: что есть истина? И ответ Христа — в молчании и присутствии. Перед Пилатом стояла сама Истина, сам Ответ, но он не замечал этого и играл в лингвистические слова и мысли. И как часто бывает, что сама живая Истина стоит передо мной, а я продолжаю слепо иронизировать: что есть истина? где ты, Господи?
Но Истина, сочетающая в себе слово и дело, продолжает стоять у нас перед глазами и безмолвно утверждать свое присутствие.
*См.: Фромм Эрих. Иметь или быть.
Фото: gettyimages.ru
