Тема
«…да будут совершены воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня»
Ин 17:23
«Если Бог один, то почему вас, христиан, так много разных и вы друг с другом не ладите?» — это еще не самый острый вариант вопроса об отсутствии единства или хотя бы мира между разными христианскими традициями. Что на это сказать? Можно перевести стрелки в удобную сторону и объяснить, что это проблема любой группы людей, например «где два юриста, там три мнения». Можно попробовать выкрутиться, обвинив во всем «неправильных христиан», выделить «истинную церковь», оставив остальных вовне. Но и такой ход не поможет: какую традицию ни назови истинной, внутри нее тоже полно разногласий и борьбы. Так почему же за две тысячи лет у христиан так и не получается жить в согласии с молитвой Христа о единстве учеников?
«Отче Святый! соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы… Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их, да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, — да уверует мир, что Ты послал Меня» (Ин 17:11, 20–21).
За две тысячи лет в мире многие стали верить, что Иисус из Назарета — Сын Божий, что Отец послал Его и открывает людям в Нем Свою любовь. Вопрос же единства учеников, живущих в разных уголках мира, все еще не выглядит решенным. Православные в Афинах, Москве и Нью-Йорке могут ощущать некое единство, так же как баптисты, католики или харизматы в рамках своих традиций, но вот отношения этих конфессий во многих городах мира часто не являются примером гармонии и единства. Из молитвы Христа ясно, что единство важно, но как же сегодня христианам «быть едино» подобно Отцу с Сыном?
Как обстояли дела с единством в ранней церкви? Новый Завет рассказывает, что и в ранней церкви с этим были сложности. Апостол Павел укорял уверовавших в Коринфе так: «…у вас говорят: “я Павлов”; “я Аполлосов”; “я Кифин”; “а я Христов”. Разве разделился Христос?» (1 Кор 1:12–13). Далее он характеризует христиан, спорящих о своей уникальности, как недостаточно духовных: «…если между вами зависть, споры и разногласия, то не плотские ли вы? и не по человеческому ли обычаю поступаете?» (1 Кор 3:3). Получается, что отсутствие единства, превозношение над другими и споры о том, чей учитель и чья традиция лучше, — это один из признаков духовной незрелости? Среди первых христиан были зрелые ученики, на кого лично повлиял Христос, но было значительно больше тех, в чьей жизни Евангелие только начало свою преображающую работу, а осложнялось все тем, что Весть о Христе «выплеснулась» из Иерусалима и Иудеи в Самарию и двинулась «до краев земли».
Преодоление культурных различий при проповеди Евангелия в поликультурной среде Римской империи было очень серьезным вызовом для апостольской церкви. Все первые ученики Христа принадлежали к еврейской культуре, которая была в жестких противоречиях с философствующей и эстетствующей греческой, прагматичной римской и другими языческими культурами Средиземноморья. При этих вызовах апостолы находили способ сохранять общение и единство друг с другом, хотя и шли разными путями — одни проповедовали язычникам, другие — обрезанным (см.: Гал 2:9). Как это им удавалось? Точно не без сложностей! Чего только стоит ситуация, описанная во второй главе Послания к Галатам, когда апостол Петр, представитель эксклюзивной еврейской религиозной культуры, не мог однозначно решить, как ему правильно вести себя с уверовавшими из других народов, а апостол Павел выговаривал ему за это.
Эксклюзивизм — это очень важное слово при разговоре о единстве и гармонии. Тенденцию возвышать свое и быть подозрительным к иному хорошо выражают пословицы «Каждый кулик свое болото хвалит», «Родная сторона — мать, чужая — мачеха» и так далее. В каждой из многочисленных христианских традиций есть верующие с эксклюзивистским мировоззрением, считающие, что их (Кифина или Павлова) традиция вернее всех остальных. Эксклюзивизм христиан не обязательно религиозный феномен. Религиозная идентичность имеет много переплетений с национальной или иного рода культурной идентичностью. Принцип «свой—чужой» на уровне языка, нации или государства легко может оказаться сильнее общехристианского единства, особенно при недостаточной духовной зрелости. В черно-белом мире своих и чужих жить проще и понятнее, поэтому и христианство сузить до «своих» по культурным признакам легче, чем воспринимать иных христиан как своих.
К радости или к сожалению, но современность лишила человека простого деления на «свой—чужой». Глобализация и миграционные процессы создали мир сложной полиидентичности. Русский не значит православный, и немец скорее — не лютеранин, еврей необязательно иудей, а башкир или татарин необязательно мусульманин. Соприкосновение людей разных конфессий сегодня значительно сильнее, чем даже тридцать лет назад, а разнообразием культур и мировоззрений XXI век больше похож на Средиземноморье времен Христа, чем на христианские и мусульманские земли Средневековья и Нового времени. Однажды обозначенный в Европе принцип «чья земля — того и вера» долго административным путем решал вопрос единства христиан, но это время ушло, и стоит ли жалеть, что теперь к единству веры не принуждают мечом или налогами? Имеет смысл задать более существенный вопрос: возможно ли принуждением добиться того единства, о котором молился Христос, или это не единство, а единообразие? И еще один вопрос: возможно ли единство без разнообразия?
Уже ставшая классической книга Дж. Данна «Единство и многообразие в Новом Завете» показала, что первая церковь не была единообразной. Апостольское христианство было и поликультурным явлением и вмещало общины, акцентировавшие разные стороны жизни со Христом. Даже поверхностное сравнение новозаветных посланий апостолов Иоанна, Павла и Иакова открывает богатый разнообразием мир ранней церкви. Христианский Запад всегда отличался от христианского Востока, а когда политическая и экономическая ситуация перестала заставлять всех быть единообразными в рамках католической Европы, то стали появляться различные протестантские традиции. Сталкиваясь с многообразием христианских традиций, можно задать вопрос: так какая же из конфессий самая правильная? На уровне «свой—чужой» ответ ясен: «правы наши», но этот вопрос звучит и из другой парадигмы. Его задает мировоззрение эпохи Просвещения.
Ревностные сторонники научной парадигмы модерна имеют не меньше претензий на владение «истинным взглядом на вещи», чем радикальные представители религиозных традиций. Школьный вариант научной картины мира убеждает, что, во-первых, мир познаваем, а во-вторых, хоть это явно и не заявляется, правильный взгляд один. Впитанная с молоком просвещенных матерей Аристотелева логика говорит, что если A истинно и В не равно А, то В ложно. Эта простота и однозначность полезна для достижения всеобщей грамотности и нужна для индустриального развития мира, но это упрощение. Наука знает более сложные, неклассические модели — принцип дополнительности, когда свет — одновременно и непрерывная волна и обособленная частица, принцип неопределенности в квантовой механике, лишающий возможности знать сразу все, а еще есть неевклидовы пространства, где параллельные прямые пересекаются… Ой ли? А не врут ли эти умники? Как такое может быть? Это же противоречит логике здравого смысла!
Вот эта самая упрощенная «логика здравого смысла» вдобавок к стайной установке «свой—чужой» и запускает порой нешуточные выяснения, на чьей же стороне Бог. И часто правота истины доказывалась не любовью Христовой, а огнем и мечом. Победители пишут историю и определяют, кто еретик и кого справедливо утопили, сожгли или заморили голодом. Перекрестясь, можно порадоваться, что эти средневековые жестокости позади, методы такие уже не в ходу, а что насчет логики своей исключительной правоты и заблуждений иных? Конечно, людям свойственно ошибаться, и иноверные могут иметь ложные представления о Боге. А правоверные всю истину до конца верно знают? Безошибочно и непогрешимо?
Обыденное «научное» сознание верит, что еще немного усилий — и будет понятно, как во всей сложности устроен мир. Еще чуть-чуть, и в моей голове выстроится красивое, стройное представление о мире, которое позволит всем управлять — в себе, в окружении и даже в мире. А что происходит при столкновении моих стройных представлений с иными, не менее стройными представлениями? Как два физических объекта не могут занимать одно и то же место в пространстве, так и целостные представления о мире борются за свою правоту. Физика через принцип дополнительности позволила уйти от такого жесткого противостояния, но квантовая механика все еще не является базовой дисциплиной, дающей современному человеку представление о мире. Основа повседневного «научного» сознания — это все еще физика Ньютона, и поэтому места дополнительности в таком сознании нет. Есть же поле для борьбы за территорию и за свою правоту.
Просвещенческая логика, приложенная к религиозной вере, создает уверенность в истинности своей конфессии и, соответственно, в ошибочности остальных. Самобытный советский философ и создатель системо-мыследеятельностной методологии Георгий Щедровицкий прекрасно описал невозможность выстроить полноту знания о мире в схеме двойного (множественного) знания. Являясь материалистом, Щедровицкий писал, что знать, как на самом деле устроен мир, может только Господь Бог. Людям такое предельное знание не дано. Но готовы ли мы смириться с незаконченностью нашего знания? Готовы ли мы принять, что может быть иная, отличная от нашей точка зрения, которая тоже хорошо описывает устройство мира? Кто-то в этом сразу увидит постмодернистское нападение на истину и утверждение, что истин много или даже у каждого она своя, но постмодернизм необязательно отрицает существование абсолютной истины. Критика модерна разоблачает сверхоптимизм возможности предельного познания истинного устройства мира и призывает ум человека к смирению.
Наука расколдовала многие явления природы, но она же столкнулась с более сложными загадками на уровне макро- и микромира, и одна из загадок — сам человек и психофизическая проблема познания нашего устройства. Так какова же истинная картина устройства мира с его физической и духовной реальностью? Понтий Пилат, расследуя вину Иисуса из Назарета, спросил: «Что есть истина?», а апостол Иоанн передал нам слова Самого Христа, который не оставил систематического учения и нового закона, но сказал: «Я есмь истина». Такая Истина не помещается в ни в одно систематическое научно-богословское описание. Формула такой Истины — это новая заповедь «любите друг друга, как Я вас возлюбил». Эта заповедь не юридически выверенные правила, соответствующие критериям непротиворечивости, полноты и самореферентности. Это призыв измерять свое отношение к другому и иному отношением ко мне Христа.
Смирённая эпистемология, способность преодолевать животный принцип «свой—чужой» и готовность к диалогу с теми, кто видит мир и Бога не совсем так, как мы, могут быть хорошим преддверием исполнения новой заповеди. А осторожное движение навстречу христианам других традиций — это и есть путь к единству, допускающему многообразие. Похоже, что двигаться к большей полноте истинного познания Бога и Его любви во Христе можно, лишь допуская в круг «своих» тех «других», кто тоже готов переступить пределы своего понимания ради чего-то большего — ради любви Христа. Я помню, как тяжело было мне, протестанту, молиться с православными друзьями, у которых были не вмещающиеся в мои конфессиональные представления практики веры. И знаете, что мне помогло? Я увидел, как искренне они ищут Бога и любят Его. Увидев в них близкие мне переживания общения со Христом, я решил: кто я, чтобы судить, правы они или нет? Думаю, что молитва Христа о том, чтобы мы были «совершены´ воедино» (Ин 17:23), подразумевает выход навстречу друг другу из разных христианских традиций. Выход не для того, чтобы доказать свою правоту, а чтобы вместе переживать жизнь Христа в разных ее проявлениях и любовь Его Отца к таким разным детям.
Фото: gettyimages.ru
