Тема
Человек, почти любой, хочет быть счастлив. И для этого он готов совершать множество отчаянных вещей — гнаться за богатством, открывать дальние страны (пока такие есть), совершать социальные перевороты, начинать все сначала в другом городе или в другой точке земного шара, высаживаться на других планетах, воевать, спускаться на дно океана и ко всему прочему ждать, что в его жизни проявится ряд событий или появятся люди, которые сделают его радостным, исполненным довольства и в придачу бессмертным.
Однако такой человек может встретить мудреца, про которого он, например, точно знает, что тот всегда говорит правду, и услышать от него следующее: тебе для этого не надо никуда бежать, не надо ни с кем воевать, не надо искать богатства, для того чтобы достигнуть счастья или бессмертия. Для этого также не надо покорять другие страны или высаживаться на другие планеты. И знаешь почему? Потому что вся полнота счастья для тебя уже приготовлена, и она находится не где-то за горами, а прямо в том месте, где ты сейчас находишься. И еще: она, эта полнота, находится не в будущем, а в настоящем. И она находится прямо в «сейчас» и прямо для тебя.
Поверит ли такой искатель счастья мудрецу? Вряд ли. Может быть, впрочем, он задаст вопрос: если счастье уже во мне, то почему же я его не чувствую?
Мы ответим на него чуть позже.
Я взял на себя смелость пересказать отрывок из Евангелия от Луки своими словами. Сам же текст звучит так: «…не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: “вот, оно здесь”, или: “вот, там”. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк 17:20–21).
Из этого следует, что Царство, то есть то счастье, та радость, тот великий свет любви и разума, не будет явлено в каком-то географическом локусе. И это событие не произойдет в какой-то определенный срок, потому что не написано — оно будет, а написано: есть. Царство есть внутри вас.
Это звучит, если вдуматься, неожиданно и парадоксально, как если бы к нищему, просящему подаяние, подошел человек и сказал: чего ты мелочишься, сидя на миллионах? Слезь со своего старого чемодана и загляни внутрь. И тот заглядывает и находит там сокровища. И понимает, что все эти годы был богачом, но просто не знал об этом.
Хорошо, скажете вы, тогда пусть эти миллионы мне тоже покажут — как тому нищему.
Знаете, вам их показывали!
И не раз.
Вы просто их не видели. Не хотели видеть. Или увидели и не поверили, что это ваше. Что это вы и есть.
Недавно я поехал в Ботанический сад. Прямо при входе там росло цветущее дерево. Несказанно нежные бело-розовые лепестки, казалось, трепетали от своей новой жизни, расположившись на темно-серых, почти черных, еще без листьев стволе и ветках. Зрелище необычайной красоты, прорывающее обыденное пространство с его тротуарами, урнами, автомобилями и входом в метро. И вот к цветущему дереву подбегают взволнованные этой картиной посетители парка с телефонами в руках. Они спрашивают: что это за дерево? Ах, абрикос. Наводят камеру на абрикос, делают два-три снимка и бегут дальше.
Я внезапно понял, что никто из нас, гостей сада, дерева так и не увидел. Да, его запечатлели фотокамеры, да, под ним появился мысленный ярлык со словом «абрикос», да, мы глядели на него, но не у-ви-де-ли.
Тогда я отошел немного в сторону и стал глядеть на него без слов и мыслей. Я просто стоял, дав времени и дереву возможность быть, неторопливо рассматривая ветки и цветки, не ожидая чего-то необычного, не требуя ни от кого никаких дальнейших знаний о дереве, не сводя с него глаз. Я просто смотрел на него.
И вот что произошло дальше: оно посмотрело на меня. Это было почти неуловимо, почти незаметно. И тут-то мы и встретились с ним по-настоящему. Оно сказало о себе очень много, не произнося ни одного слова, как это иногда делает перехваченный сыном любящий взгляд матери, полный бесконечной информации, для считывания которой слов не надо.
И в те короткие минуты, пока мы смотрели друг на друга, я был счастлив счастьем тихим, почти незаметным, и счастьем бессмертным, потому что это было не счастье владения, которое быстро приходит и так же быстро уходит, а счастье Бытия — того, из чего состоит весь мир, включая тебя, и уйти оно не может, потому что оно не уходит, такое уже навсегда останется в памяти.
И все же память сохраняет то, что было, но чего теперь со мной нет. Или есть?
Что мне мешает, глядя на любого человека, на любое дерево, переживать то же счастье, что я испытал, пока на меня глядело абрикосовое дерево?
Отсюда давайте немного подробнее.
Мы так устроены, что в нас есть два личностных центра. Один — от Бога, а второй мы придумали сами.
Тот, что от Бога, называется «образ и подобие Божье», и мы редко его замечаем и еще реже в нем задерживаемся. Но второй, ложный, образ нашей личности, который мы для себя придумали и который называется эго-центром, а мы отождествляем его со своим «я», мы не только замечаем, мы в нем почти постоянно живем. А раз он ложный, то живем вслепую.
Когда я говорю «мое», я пребываю в эго. Когда я чувствую сильный гнев или обиду, я пребываю в эго. Когда я чувствую даже небольшой страх, эго мной завладевает и мной распоряжается.
Эго, мое ложное «я», слепо. Оно смотрит на абрикосовое дерево, и ему кажется, что оно его видит. На всякий случай оно делает фотографический снимок, и теперь ему кажется, что оно его еще и имеет. И когда фарисеи упрекали Иисуса в том, что тот называл эго слепым, Он ответил им, что они, фарисеи и книжники, вдвойне слепы, потому что, не признавая слепоты, они настаивают на том, что зрячи.
Это меткое замечание.
Кто из нас согласится считать себя слепым? Однако, если вдуматься в евангельские слова, нам придется признать, что большую часть дня мы слепы. Именно мы! Не кто-то другой, кто не ходит в церковь и не читал Евангелие, а мы сами. Мы, церковные люди, гордые тем, что принадлежим к великой конфессии и разбираемся в Слове Божием.
Разве не народных учителей и великих знатоков Священного Писания Иисус назвал слепыми? Тех, кто целую жизнь посвятил изучению Писания. Куда нам до них! Уж если они слепы, то мы слепы тем более.
Однако в нашей слепоте бывают прорывы, вспышки, прозрение истины. И все тут будет зависеть от того, на каком уровне сознания и бдительности или бодрствования я нахожусь в этот конкретный момент.
Все будет зависеть от того, с каким из двух своих личностных центров я в этот момент себя отождествляю — с эгоистическим и ложным «я» или с «я» Божьим, с образом и подобием, данным мне от Бога. И даже не данным, потому что данное мне — это что-то отдельное от меня, а явленным во мне как мое истинное «я».
И если в течение дня мной владеют корысть, страх или обида, я этого своего истинного «я» не вижу, не чувствую, потому что эти чувства (страх, гнев, обиды), принадлежащие эго-центру, подпитывая плотность моего эго, к тому же работают еще и как блоки, перекрывая мой выход к самому себе, закрывая меня от себя самого, от себя истинного, себя, окутанного сиянием вечного Духа, — таково их назначение и такое у них свойство.
Но если в течение дня я смогу встряхнуться, очнусь, войду в бодрствование, как те девы, что зажгли светильники в ожидании Жениха и больше не спали, если я почувствую сострадание к какой-нибудь бедной старице, или восхищение от человеческой красоты, или подумаю, чем я мог бы быть полезным своим друзьям, товарищам или родственникам, — в этот момент я проснулся, в этот миг на меня упал свет Духа. И я сразу же почувствую себя лучше и свободнее.
Потому что на меня упал свет Царства.
И если удержать его мне и не удается, то у меня уже есть опыт встречи с ним. Теперь я знаю, когда такой свет приходит. Он может быть яснее или слабее, но он несет с собой смысл, мир и радость. Это стало не книжным знанием, а моим опытом.
Так начинается наш духовный путь к непрекращающемуся свету Царства. И в течение дня его лучи могут светить сильнее или слабее — это совершенно нормально, потому что мы только учимся быть самими собой истинными.
Когда я жил в доме художников на Верхней Масловке, там был лифт, окна которого начиная с третьего этажа выходили на улицу. И пока он шел через первые этажи, можно было наблюдать выставленные негодные скульптурные фрагменты, пыль, какую-то стойкую серость. Но вот лифт доходил до третьего, и я видел улицу, дома напротив, стволы деревьев. Но лифт шел выше, а я жил на двенадцатом, и панорама все расширялась — открывались дальние дома, все более широкие пространства, высокие деревья и наконец небо! И чем выше я поднимался, тем больше было видно в окошко этой небесной синевы с птицами и солнцем. А наверху было сплошное небо и сплошной простор.
Внутри каждого из нас встроен такой «лифт». И в течение одного дня мы можем оказаться и в подвале гнева, ярости, непонимания, и на верхних этажах сострадания, любви, веры. Из подвала эго мы можем подняться к высотам образа и подобия. А потом снова их потерять.
Это не страшно.
Главное тут — продолжать движение, главное, помнить, оказавшись в подвале, что наверху — небо. Что оно никуда не ушло. Что оно всегда с нами. Что оно ждет нас.
Это и есть путь в Царство.
Фото: Getty Images
