Тема
«Возвращение блудного сына» Рембрандта стала одной из моих любимых картин благодаря одноименной книге Генри Нувена, голландского христианского писателя, которая позволила мне глубже проникнуть в эту библейскую притчу. В центре картины стоит на коленях перед отцом младший сын — символ всех грешников, в смирении вернувшихся к Богу. Но на ней мы видим и старшего сына, стоящего поодаль со скрещенными на груди руками, он смотрит скептически, и взгляд его полон вопросов. Он олицетворяет всех фарисеев. Люди склонны чрезмерно упрощать происходящее: младший сын — символ смирения, старший — гордыни. Однако и притча, и картина отражают гораздо более сложную реальность гордыни и смирения. В процессе истории происходит коренная смена ролей: гордыня младшего, побудившая его искать независимой жизни, в итоге привела к смиренному покаянию и возвращению домой, к близости с отцом. А долгое смиренное служение старшего сына, его видимая близость с отцом оказались на деле отчуждением. Младший, физически находясь вдали от отца, тосковал по дому и в конце концов вернулся. Старший же никогда дома не покидал, но душа его всегда была далека и от дома, и от отца. Разделяющее старшего сына и отца пустое пространство — яркий образ отчуждения, в которое погружает человека гордыня.
Все это снова и снова встречается и во множестве других библейских историй, и в нашей собственной жизни. Смирение приближает нас к Богу и к другим людям, а гордыня отдаляет, изолирует, порой обрекая на глубокое одиночество. Кто-то заметил, что увидеть Бога можно, лишь поглядев на людей снизу вверх. В этом суть настоящего смирения, которое почитает другого выше себя. И это не самоуничижение, как часто считают, а спокойное состояние души, при котором другого, ближнего, и его интересы человек ставит выше своих собственных. Любовь побуждает именно другого приподнять, другого почтить и о нем порадоваться больше, чем о себе.
В то же время гордыня, убежденная в своей собственной состоятельности и самодостаточности, отказывающаяся полагаться на Бога и подчиняться Ему, считается в Писании корнем греха. В Ветхом Завете мы находим около десяти разных слов, которые можно перевести на русский как «гордыня», «превознесение», «напыщенность», «надутость». Новый Завет также поддерживает этот образ, говоря о гордеце словами, которые можно перевести с греческого, как человек, «надутый от гордости» (1 Тим 3:6) и «полный дыма» (2 Тим 3:4). Гордыня подобна дурманящему дыму, потому что искажает ощущение реальности, и человек, словно под воздействием наркотического дурмана, думает, что может летать, ощущает себя бессмертным или способным сделать то, на что в реальности не способен. Гордыня искажает реальность, и мы, убежденные в том, что по какой-то причине стоим выше других людей, незаметно для себя раздуваемся от ощущения собственного превосходства.
Апостол Павел предупреждает, что гордыня искажает наше представление о реальности: «Ибо кто почитает себя чем-нибудь, будучи ничто, тот обольщает сам себя» (Гал 6:3). Горделивая самоуверенность убеждает нас, что мы ни в ком не нуждаемся и никому ничего не должны, включая Бога. А это, в свою очередь, приводит к падению. Текст Книги Исаии (см.: 14:12–15) повествует об одном персидском царе, который заставлял народы трепетать пред ним, но не осознавал при этом, что эта сила была дана ему Богом. Гордыня одурманила его разум, и он стал считать себя Богом: «…как упал ты с неба, денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: “взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов… буду подобен Всевышнему”. Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней» (Ис 14:12–14). Искаженное восприятие себя и реальности, жажда занять не свое место в отношениях с Богом приводит к падению и отдалению от Бога.
Гордыня побудила Адама и Еву преступить Божью заповедь в надежде стать независимыми от Бога, который их сотворил. Она побуждает нас поступать так, как если бы мы являлись наивысшим авторитетом, как если бы сами могли полностью позаботиться о своей жизни и не нуждались ни в Боге, ни в других людях. Гордыня разрушает отношения и отдаляет и от Бога, и от людей.
Гордыня облекается во множество форм. Мы гордимся, когда занимаем какое-то ответственное положение в церковном служении и начинаем привыкать к нему, ожидая от других должного уважения. Мы гордимся своими достижениями и способностями, когда у нас что-то хорошо получается и нас одобряют другие люди. Мы склонны начать чувствовать себя выше тех, кто не так умел, как мы. Хотя в реальности ни один из нас не получил и не достиг всего абсолютно самостоятельно: «Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил?» (1 Кор 4:7), — напоминает Павел. Другими словами, нет причины гордиться дарами, потому что они не наша заслуга, они даны нам Божьей благодатью и зачастую при участии других людей. Ревность и зависть тоже близкие родственницы гордыни, захваченные ими, мы постоянно видим в других соперников. Наша реакция на похвалу, предназначенную другим людям, как и на собственный успех или поражение, — барометр нашей гордыни.
То же самое верно и в отношении знаний, но Павел и тут предупреждает: «знание надмевает», и «кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать» (1 Кор 8:1, 2). Бог говорит то же самое через Исаию: «Мудрость твоя и знание твое — они сбили тебя с пути; и ты говорила в сердце твоем: “я, и никто кроме меня”» (Ис 47:10). Знания наши тоже ограничены, даже когда мы являемся лучшими экспертами в какой-либо сфере. Великий физик может совершенно не разбираться в искусстве, а прекрасный богослов ничего не смыслить в вопросах коммуникации.
Верно все вышесказанное и в отношении гордости, в отношении собственных духовных достижений, уверенности в силе своей веры и самодостаточности, ненужности мнения других людей. Гордыня — хитрый враг, который, входя в наше сердце, наполняет его дурманящим «дымом», от которого мы теряем истинное понимание реальности. Мы совершенно не осознаем того, что все наше имение, материальное и духовное, — это дар Бога и мы сильно зависим от внешних обстоятельств и от других людей. Осознание же всего этого смиряет сердце, возвращает к реальности и поворачивает нас лицом к Богу и другим людям, знаменуя собой начало сближения.
Я где-то читала, что, когда журналист «Таймс» спросил Честертона, в чем, по его мнению, проблема нашего мира, тот ответил: «Во мне». Это очень важное напоминание о том, что независимо от наших достижений и знаний мы, как и любой другой человек, тоже можем совершать ошибки, причинять боль другим и быть причиной их проблем. Поэтому смиренный человек не сравнивает себя с другими, чтобы почувствовать себя лучше, но смотрит на Господа и осознает, что вся его жизнь — это дар Бога и живет он лишь благодатью и силой Бога, действующими по большей части в его слабости. А гордыня хочет, чтобы Бог действовал именно через нашу силу. Очень важно, чтобы дымовая завеса гордости рассеялась и с Божьей помощью мы смогли вернуться в реальные отношения с Богом и другими людьми, признавая, что зависим и от обстоятельств, и от помощи людей, а особенно от Бога.
Но важно не соскользнуть из одной крайности в другую. Известный в прошлом американский радиоведущий Бернард Мельцер как-то сказал, что смирение — это весьма странная вещь: как только сочтешь, что обрел его, тут же его и теряешь. Зачастую (и не в последнюю очередь в кругах верующих) в стремлении избежать гордыни люди приходят не к смиренной жизни, а к некой «гордости наоборот». Дабы не загордиться, человек начинает говорить: «Не будем обо мне! Да я ничего не сделал такого. Мое мнение не так важно!» На первый взгляд он проявляет смирение, но смирение это ложное. Почему? Потому что все внимание — снова к себе. Гэри Чэпмен в книге «Любовь как образ жизни» верно подмечает: «По-настоящему смиренный человек не говорит о себе, а проявляет искренний интерес к другим людям, хочет узнать их историю, их мысли, их достижения. С таким человеком хочется быть рядом. Он не думает о собственном смирении и уж тем более не говорит о нем. Он просто не думает о себе»*.
Именно такой образ Христа рисует Павел во второй главе Послания Филиппийцам. Христос, будучи равным Богу, не стал использовать это равенство ради Своей пользы, а отказался от всего, приняв образ раба. Он спустился с небес к нам, чтобы поднять нас к Богу, являя парадоксальную сущность смирения. И этим нисхождением Христос показывает ценность человека, ради которого совершает его. Смирение — это умение склониться, чтобы другой мог подняться, и радость от того, что он поднялся. Это спокойствие сердца, позволяющее отойти в сторону, чтобы подчеркнуть ценность другого, отсутствие необходимости хвалиться, когда преуспел, ворчать и жаловаться, когда потерпел неудачу. И явленное Христом смирение не просто пример, а дар тем, кто готов принять его с верой, отказываясь от вечного сопоставления себя с другими и порождаемой тем самым жалости к самому себе. Это мост через пропасть разобщения, созданную гордыней, дорога в отчий дом, в радость общения с Богом и другими, к способности любить и быть любимым.
*Чэпмен Гэри. Любовь как образ жизни. — М.: Эксмо, 2014. С. 167.
Фото: Getty Images
