Тема
Приглашение написать эту статью для меня самого стало вызовом и побудило углубиться в вопросы, которые мне давно не дают покоя.
К годовщине Победы было снято много хороших, глубоких фильмов о войне. В их основе лежат реальные события и судьбы. Каждый сюжет повествует о подвиге и тех обстоятельствах, порой невыносимых, противоречивых, в которых главным героям приходится принимать решения. Такие фильмы цепляют. Чем? Я попытался сам ответить себе на этот вопрос. На них откликается определенная потребность души или духа. Природа потребности такова, что без чего-то человек чувствует свою недостаточность, неполноценность. Например, для женской природы свойственна потребность в любви: чтобы ее заметили, приняли и полюбили такой, какая она есть, были бы готовы ради нее жертвовать собой, — это основа всех мелодраматических сюжетов. Пока эта потребность не восполняется, женщина чувствует себя несчастной.
Мужской же природе свойственна потребность в завоевании — в самом широком смысле. Не насильственном подчинении, но, наоборот, в создании посреди хаоса и неопределенности условий, в которые могла бы войти жизнь. Суть такого завоевания не просто в эволюционном расширении границ сферы своего влияния, а в расточении себя, когда необходимо дойти до своих границ и их преодолеть. Здесь важно уточнить, что дойти придется не просто до границ своих возможностей, но до границ собственного бытия. Таким образом завоевание становится шагом через собственную смерть. В этом суть героизма.
Но здесь потребность в завоевании вступает в конфликт с другим базовым инстинктом — самосохранения. Тогда для реализации этой потребности нужен мотив настолько сильный, что он был бы способен преодолеть страх смерти.
Что это может быть за мотив? Жизненные принципы? Наверное, нет: принцип отражает некоторое преломление, точнее, субъективное восприятие истины, объективизированное и схваченное в структуре правил. Поэтому принцип лишен жизненной динамики, он ограничен и неполноценен. Кроме того, как любое правило, принцип обладает свойством закона, который не несет в себе жизни, а наоборот, убивает. Зачем же жертвовать собой ради того, в чем нет жизни?
Может ли стать таким мотивом глобальная и светлая идея? Религиозная, социальная или национальная? История человечества показывает, что да. Почему? Здесь надо обратиться еще к одной базовой потребности человека — самоидентификации. Идея помогает ему оформить себя, отождествить с чем-то большим, чем он сам. Значит, угроза для идеи воспринимается как опасность для собственного бытия. Поэтому лучше отдать свою жизнь, оставаясь тождественным себе, чем переживать ужас внутреннего опустошения. Здесь раскрывается природа идейного героизма. Но побуждаемый жить этим мотивом человек остается в пределах своего эго. Если он и рискует собой, то лишь ради самого себя. Фанатичные жертвы — крайний пример такого героизма.
Пожалуй, единственным мотивом, способным вдохновить человека на жертвенный подвиг, является любовь. Благодаря ей человек встречается с другой, не похожей на его жизнью, которая помогает ему рефлексивно осмыслить себя и найти собственный личностный стержень. Субъектом любви всегда выступает чья-то жизнь: человека или родины, в которой продолжается преемственность жизни. В этой точке героизм обретает христианский смысл: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин 15:13).
Итак, мужчина перманентно переживает потребность в героизме. Как он ее реализует? Перед ответом на этот вопрос скажем, откуда берется сам образ героя. Да из истории, но преломленной в художественных формах: легендах, песнях, книгах, а сегодня и в кинофильмах. Действительно, как бы мы узнали «о героях былых времен», об их подвигах, если бы не прочли, не услышали, не увидели? Знакомясь с образами героев, мы интуитивно чувствуем, а затем и приобретаем навык распознавать их мотивы. Наш внутренний камертон определяет, кто из героев нам импонирует и почему.
Для нашего дальнейшего размышления мы возьмем самую актуальную и востребованную художественную форму — кинематограф. Героический жанр представлен сегодня несколькими типажами: солдат (офицер) ВОВ и более ранних войн, солдат современных военных конфликтов, полицейский, супермен (в том числе обладающий фантастическими возможностями), бандит «с принципами». Первые три типажа обыгрывают реальные события истории или современности. Четвертый представляет собой собирательный образ человека, борющегося со злом (в общеевропейском цивилизационном понимании этого слова). Последний — образ на контрастах, в нем человеческая доброта и любовь оказываются определяющими в жизненных ситуациях, несмотря на суровость криминальных законов.
Погружаясь в атмосферу таких фильмов, человек подсознательно ставит себя на место главного героя, что побуждает его задаться вопросом: как бы поступил я на его месте? Отсюда вытекает несколько положительных следствий: у человека формируется архетипический образ героя и героического поступка, подвига. Он знакомится с судьбами людей, сделавших свой выбор в ту или иную сторону. Он соотносит свою позицию с ценностями самопожертвования ради любви.
Но у фильмов и книг есть существенный подводный камень: они льют воду на мельницу воображения. Сама по себе способность к воображению — Божий дар. Но человек, будучи искушаем, часто употребляет этот дар себе во вред. Вот как об этом пишет Блез Паскаль: «Воображение — надменная сила, враждебная разуму, которая тешится своей властью над ним, чтобы показать, как она могущественна, создала вторую человеческую природу (воображаемую реальность. Прим. — В. П.). У нее свои счастливцы и неудачники, свои здоровяки, хворые, богачи и нищие. Более всего обидно видеть, что она дает приютившим ее удовлетворение куда более полное и совершенное, чем разум. Предающиеся воображению нравятся самим себе намного больше, чем могут себе нравиться благоразумные и осмотрительные»*. В чем суть искушения от воображения? Воображение одной природы с виртуальной реальностью: и здесь и там человек сам моделирует свой образ и по своему желанию вполне управляет обстоятельствами. Но воображение усугубляет ситуацию тем, что человек остается со своим придуманным миром один на один (в виртуальной реальности другие, пусть опосредованно, но присутствуют). Желание возвращаться туда вновь и вновь затягивает подобно наркотику. Проживая придуманный сюжет, человек получает настолько сильное удовлетворение от своего «героизма», что в реальной жизни никакой активности уже не проявляет.
Итак, кинематограф диктует пассивное восприятие героического сюжета и активное внутреннее сопереживание герою, проецирует перенос зрителя в ситуацию выбора, запускает воображение с целью «примерки на себя одежды героя».
Еще одна форма, в которой находит воплощение героический жанр, — игра. Во все времена ребята хотели подражать героям — и послевоенные мальчишки, и дети цифрового поколения. В 50-е годы прошлого века подростки воспроизводили сцены военных баталий, вдохновляемые рассказами своих отцов. Последнее десятилетие открыло для наших детей виртуальное измерение игры, сделав игровой антураж максимально натуралистичным и настолько же отдалив их от совместного игрового проживания. Игру определяют две важные характеристики: возможность начать сначала и наличие границы между игрой и реальностью. Первая характеристика означает, во-первых, активное участие (в противоположность пассивному восприятию), во-вторых, относительную ненастоящесть ситуации: правила игры носят конвенциональный характер (придумываются и изменяются самими участниками), игру можно в любой момент остановить и начать заново. Ответственность за последствия игровых поступков участники несут только в пределах игровой ситуации. Вторая характеристика отражает амбивалентность понятия границы: она четко разделяет реальность от игры, с другой стороны, в игре проявляются настоящие черты характера ее участников. Вспомним рассказ Леонида Пантелеева «Честное слово». Мальчик во время игры дал обещание, которое не посчитал возможным нарушить, проявив настоящие стойкость и верность (в компьютерной игровой реальности такая ситуация, увы, принципиально невозможна).
Настоящий героизм возможен только в реальной жизни. Место подвигу есть там, где на кону стоит собственная жизнь, а в твоих руках — судьба конкретного человека. Жертва, которой ждет от тебя любовь, пахнет кровью и потом. Рубеж смерти становится неразличимым, да и не важным, потому что внутри ты вдруг обретаешь «мертвость и жизнь Господа Иисуса» (см.: 2 Кор 4:10). В измерении героизма нет категорий «большой» и «маленький». Наверное, его самое точное описание мы находим в Евангелии от Матфея: ближний, или «меньший», может находиться в ситуации нищеты, немощи, внутреннего разлада, опасности, страдать от несправедливости (см.: Мф 25:35–36). И звучит простой и одновременно очень сложный призыв: не пройди мимо него!
В завершение хочу отослать читателя к мультипликационному фильму «Твой крест» (кинокомпания «Рассвет», 2007). Он в наглядной форме образов иллюстрирует размышления, изложенные в этой статье.
*Паскаль Блез. Мысли. М.: АСТ, 2019. С. 91–92.
ФОТО: Gettyimages.ru
