Тема
Невысокое горное плато. Полуденный зной и иссушающий ветер. Медленно передвигая ногами, бредет человек. На нем ветхие выцветшие лохмотья. Локоны поседевших волос обрамляют загорелое и обветренное лицо. Мужчина опирается одной рукой на посох. Вторая лежит на плече девушки-поводыря. Он — слепец. Ничто в нем не выдает прежней царственной осанки и благородного величия. На его согбенной фигуре печать удрученности и неискупной вины. Он держит путь в рощу Эвменид1. Его имя Эдип. Как странно, он прожил жизнь, но судьба его изначально не была в его власти. Предрешенный богами злой рок преследовал его, как ни пытался Эдип уйти от своего жребия. Теперь он — отцеубийца. Он женат на собственной матери. Эдип не может и не хочет найти оправдание в своем неведении. Он виновен. Прежде всего перед самим собой. Будучи царем города Фивы, он хотел, чтобы горожане осудили его за содеянное. Но в их душах он нашел лишь сочувствие. Боги? Стоит ли искать у них справедливости? Остается совесть, неумолимый обвинитель.
Совсем другую картину мы видим тремя тысячами лет ранее: молодые мужчина и женщина, ослепленные искусом, совершили преступление. Они ослушались своего Творца. И когда Он позвал их, они в ужасе скрылись от Его лица: их сковал стыд и страх от того, что содеянное может открыться.
Вина и стыд. Два чувства. Две истории. Два пути.
На феномен вины психологи обратили внимание еще в начале ХХ века. Но системно вину и стыд впервые сопоставила американский этнопсихолог Рут Бенедикт в середине прошлого столетия. Тогда военное командование США обратилось к ученым-этнографам за помощью: после капитуляции Германии главным врагом Америки стала Япония. Страна загадок, с непривычными правилами ведения войны, с жестокой к неприятелям и к собственным солдатам армией. Чтобы победить этого врага, нужно его понять. Но сделать это европейскому сознанию оказалось не под силу. Решая эту проблему, Бенедикт предложила классифицировать западную и японскую культуры как культуры вины и стыда соответственно. Стыд и вина здесь выступают в роли моральных регуляторов. Так, на японца с детства ложится обусловленный культурой груз под названием «долг» — перед страной (в лице императора), перед честью своего рода и имени и т. д. Страх стыда побуждает жителя Страны восходящего солнца поступать по предписанным обществом правилам. Цена искупления за совершенное им преступление слишком велика, такой долг можно оплатить лишь собственной жизнью. Японское общество не умеет прощать. Поэтому здесь невозможна исповедь. С другой стороны, если удалось избежать огласки проступка, японец не склонен испытывать внутренних мучений за содеянное, не пойман — не вор2.
Для человека западной цивилизации, наоборот, важно чувство соответствия внутренней системе ценностей. Всякий его проступок проходит прежде всего суд собственной совести. И совершенное преступление ложится на сердце грузом вины, тревожит душу. Под его тяжестью человек порой желает оправдаться, вступая в полемику с самим собой и стремясь объяснить содеянное внешними обстоятельствами. Даже когда никто не знает о преступлении, человек не может найти себе покоя, от себя не убежишь. Если для японца крайним проявлением мужества является ритуальное самоубийство как форма отдачи долга, то западному человеку мужество нужно, чтобы признать вину перед самим собой и, как следствие, перед обществом. Тогда мучения совести могут облегчиться исповедью и покаянием, а обретение свободы от груза вины — прощением.
Как любая научная теория, культурологическая модель Бенедикт вызвала разностороннюю критику и спровоцировала дальнейшие исследования в этой области. В частности, как соотносятся друг с другом стыд и вина как моральные регуляторы, подчинены ли они какой-либо иерархии и т. д. Большую роль в этом сыграла психологическая наука. Но мы хотели бы затронуть социологический аспект: на что в современном обществе делается ставка и почему? И как Священное Писание видит эту ситуацию?
В основе различия между виной и стыдом лежат наши представления о совести. В культуре вины совесть неотмирна: она неподвластна человеку и в моменты морального выбора вступает с ним в полемику, она подобна голосу Божьему в человеке. Поэтому культура вины по определению религиозна. Проступок в ней становится преступлением против высшего начала и воспринимается как грех. Человек может заглушить голос своей совести или пренебречь ей, но он не может с ней «договориться», и ему необходимо принести какую-либо жертву, чтобы умилостивить «неподкупного судью». Если совершено преступление против личных моральных убеждений, нужно исповедание. Если против общества — признание своего преступления и понесение наказания (как в случае с Эдипом). Если против Бога — необходима заместительная жертва.
Культура вины не свойственна природе человека. Она формируется либо с ростом самосознания общества, усложнения его структуры, либо благодаря действию пришедшего с небес Закона, как мы видим в еврейском народе. Весь Ветхий Завет представляет собой путь возвращения к совести как внутреннему критерию божественной правды. Для этого в еврейскую культуру вводится Закон. Он открывает Божий порядок, который должен присвоиться народным сознанием, для чего еврейскому народу предписывалось «в Законе пребывать». Конечная цель Закона — быть «записанным на плотяных скрижалях сердца», то есть открыть путь к любви, в которой весь Закон находит свое воплощение.
Мы некритично согласимся с предположением, что культура вины характерна в общем для индоевропейской цивилизации. Хотя про западное общество нам лучше говорить, учитывая периоды его развития, когда на первый план выходит то культура вины, то культура стыда. Причем последняя характеризует не самое лучшее моральное состояние этого общества.
Ведь, по сути, стыд — это эмоция страха перед тем, что посторонние осудят тот или иной проступок, неважно, по каким мотивам он был совершен. В культуре стыда под совестью понимается общественная реакция на совершенное деяние. Другими словами, совесть становится внешним, а значит, относительным, искусственным моральным критерием. Эмоция стыда свойственна природе человека. Когда Адам и Ева нарушили Божье установление, они вдруг обнаружили собственную несостоятельность и «наготу»3 перед Его лицом. Они еще не были знакомы с внутренним «отвесом правды». Поэтому любым их действиям нужно было одобрение или порицание извне, со стороны Бога. Именно так расценил ситуацию с жертвоприношением Каин. Хотя уже тогда Бог указывал ему на внутреннее чувство, способное отличить дурное от хорошего: «…почему ты огорчился? и отчего поникло лицо твое? Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица?» (Быт 4:6). Творец тем самым показывал: если прислушаться к себе, можно определить, задуман добрый поступок или злой: «…а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним» (Быт 4:6–7). Тогда же впервые вводится понятие греха. Но чувство обиды и зависти оказалось столь велико, что Каин не внял божественному предостережению и не пошел по предложенному пути совести. Когда же Господь спросил его: «…где Авель, брат твой?» (Быт 4:9), Каин ответил в понятиях культуры стыда: «Не было свидетелей произошедшего. Какой с меня спрос?» Стыд косвенно связан со стремлением защитить свое право творить злое. Главное, чтобы об этом не стало известно.
Другая особенность культуры стыда — навязывание тех или иных стереотипов, часто вплетенных в мощную идею. Современное общество — постиндустриальное. В нем активно культивируются модели успешного человека, счастливой семьи, креативного фрилансера. Успех измеряется движимостью и недвижимостью, покоренными странами и красивой жизнью, карьерой и уровнем власти. Плохим — а значит, причиной стыда — становится несоответствие этим стереотипам. Например, стыдно быть бедным или не добиться карьерного роста.
Если мы возьмем советскую эпоху, там стереотипы были другими. Но правило то же: если ты им соответствуешь — ты хороший, нет — плохой.
Для западного общества этап, когда доминирует культура стыда, означает выброшенность на поверхность бытия, относительность ориентиров и внешнюю пестроту, за которой скрывается сломленная, искаженная, поруганная совесть.
Крупные социальные потрясения разоблачают фальшь внешнего лоска, возвращая общество к понятиям преступления и наказания, вины и искупления. Совесть из производной от общественного договора вновь становится высшим внутренним судьей. Мы осознаем себя согрешившими слепцами, и нам снова нужен поводырь. Груз вины влечет нас в жаркую и пыльную пустыню страданий в поисках прощения. И там мы находим Крест, который упраздняет собой и стыд, и вину.
1Мифическое место неподалеку от Афин, где, по легенде, обитала богиня мщения.
2Сами японцы критиковали идею чуждости им чувства вины. Они во многом не соглашаются с выводами Бенедикт, считая их чрезмерно упрощенными.
3Психологи указывают на то, что чувство стыда связано с переживанием сильного дискомфорта и желанием убежать, спрятаться.
