Тема

Выбор: комфорт или счастье?

Андрей Суздальцев
Журнал/Архив/Номер 72/Выбор: комфорт или счастье?
Выбор: комфорт или счастье?

Марксизм вначале был воспринят в России начала XX века наиболее глубокими ее философами Бердяевым и Булгаковым как учение благородное и освобождающее. В модернизированном своем варианте, учитывающем «некоторые его недостатки», неомарксизм и сейчас воспринимается большей частью продвинутой западной и русской интеллигенции как единственно правильный и способный быть осуществленным на практике подход. Взяв на вооружение библейскую парадигму устремленности истории к царству добра и любви и сочетав ее с атеизмом и экономическим подходом, марксизм обрел невероятную силу. Сделав упор на вещах конкретных (базис, закон прибавочной стоимости, «социальные поля» Пьера Бурдье и т. д.), он стал понятен и доступен как интеллектуалам, так и обывателям. Счастье человечества, оказывается, — дело рук самого человека. Зачем нам какие-то высшие силы?

Но почему же и Булгаков, и Бердяев отошли от единственно передового учения задолго до того, как его попытались воплотить на практике в России? Что их насторожило?

У меня была возможность в течение ряда десятилетий наблюдать две метаморфозы — внутреннюю, внутриличностную метаморфозу человека, и внешнюю, метаморфозу общества. Для этого нужны большие временные дистанции, и я их прожил. Накануне перестройки я и мои друзья были уверены, что мы живем в тупиковом варианте общества, в котором угнетены личность и ее свободы, фактически запрещена религия, осуществляется карательный контроль над инакомыслием. И все это было правдой. И когда пришла перестройка и пала Берлинская стена, мы были уверены, что началось путешествие в царство свободы…

За это время многое изменилось, но вот что осталось неизменным — уровень несвободы. Более того, в наше время, время успехов глобализации, он парадоксальным образом явно возрос, хоть общество и пытается всячески скрывать это от себя.

Вот доступное любому определение глобализации, взятое из интернета: «Под глобализацией понимается процесс культурной, политической, научной, технической унификации (приведение к единому стандарту, форме) и интеграции (установление взаимосвязей между отдельными уникальными, самостоятельными социальными объектами и явлениями). Другими словами — это растянутый во времени объективный процесс, который делает мир (социум) единым, общим — строит культуру, где в будущем объединится все человечество ввиду его биологического единства. Управляется он объективно, определенными людьми и их группами».

Не говоря уже о том, что слово «глобализация» придумал Маркс, сам подход к предмету остается по существу марксистским — Бог умер, о Нем ни слова, люди берут ответственность за свою жизнь на себя, управляя процессом, ведущим к наилучшему устройству общества.

Удивительно, но, хотя о Боге не сказано ни слова, глобализм тем не менее по смыслам восходит к написанному именно в Библии. Например, о единстве людей всего мира, о котором молился Иисус в Свою последнюю ночь на земле: «Отче, да будут все едино». Или о царстве понимания и справедливости, откуда уйдут раздор и зло, где, по словам пророка Исаии, «волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их».

Но вот что тут можно заметить, эта похожесть — похожесть пародии на подлинник. Ведь и тот, кто придет под именем Христа, как говорит Библия, тоже будет похож на Него.

Поэтому давайте посмотрим на плоды глобализма, имея в виду контроль и уровень несвободы, о которых я говорил.

В юности друзья выходили проводить меня на летное поле к трапу самолета. Сегодня мне, для того чтобы попасть в салон, надо пройти ряд магнитных рамок, несколько раз вывернуть карманы, раздеться, вынув пояс из брюк, сняв головной убор, войти в специальную кабину, где меня просветят на предмет, нет ли чего подозрительного у меня на себе, не собираюсь ли я что-то пронести тайно. Еще совсем недавно такой род деятельности назывался несанкционированным обыском и карался по закону. Сегодня он стал нормой. Стало нормой то, что со мной обращаются как с подозреваемым, как с потенциальным (а то и реальным) преступником. И если вы думаете, что для психики человека, как личной, так и коллективной психики общества, такие вещи проходят бесследно, вы ошибаетесь. Ваше подсознание усваивает: вы — тот, кого надо контролировать. Кого надо обыскивать, с кем надо обращаться как с уголовником. Но это делается для общего блага, возразят мне. Конечно, и я не буду с этим спорить. Правда, я задам вопрос: кто же создал такую систему мироустройства, в которой для общего блага все люди на Земле в течение некоторого социального времени, а оно становится все более и более протяженным, рассматриваются как преступники?

В 1991 году, когда у меня несанкционированно взяли отпечатки пальцев, пытаясь отработать очередную фиктивную версию по делу убийства о. Александра Меня, это вызвало резонанс в печати, и меня оставили в покое. Но прошло всего несколько лет, и я обнаружил, что, если я хочу посетить Америку, отпечатки пальцев я должен оставить, так сказать, в общем порядке, ведь речь идет о моей же безопасности.

«Глазки» и окошечки тюремных камер сегодня переместились на улицы, перекрестки, в магазины и подъезды, где в виде крошечных видеокамер они осуществляют наблюдение за вами в течение 24 часов в сутки. С точки зрения этих тюремных приспособлений и тех, кто отдал приказ их устанавливать, вы преступник. Реальный или потенциальный.
Если прежде слежка за человеком осознавалась как некоторый экстраординарный акт, выпадающий даже в коммунистической России из понятий социальной нормы, то сегодня, пользуясь телефоном, я знаю, что тем самым вхожу в ее поле, становлюсь тем, кого «пасут», становлюсь, с точки зрения тех, кто знает, как это делается, преступником, за которым нужно следить. И если КГБ прежде тратило на слежку огромные деньги, то теперь я плачу эти деньги сам и доплачиваю каждый месяц за то, чтобы телефон работал дальше.

Расплачиваясь за покупки банковской картой, я каждый раз посылаю сигнал о своем местоположении, давая возможность при желании проследить мои передвижения по городу и миру.

И это лишь общеизвестные вещи, об остальных я не осведомлен. Но тем-то они и страшны, что стали обычными, что никто их уже не воспринимает как задействованные в обиходе лишь тюремного быта. Что лагерный статус становится для большинства земного населения нормой.

Вы скажете, что я преувеличиваю. Но я просто перечислил факты. В конце прошлого века итальянский философ Джорджо Агамбен пишет книгу «Homo Sacer. Суверенная власть и голая жизнь», в которой приходит в частности к выводу о том, что концлагерь (а не город) в настоящее время биополитическая парадигма западного мира. Вывод этот основан на тщательном анализе, который ученый провел со всей возможной интеллектуальной честностью. И что интересно, это заключение было сделано не по поводу коммунистической России или фашистской Германии — оно имело в виду как раз развивающееся мировое глобалистическое сообщество, к которому философ принадлежит.

Выбор: комфорт или счастье?

Ратуя за политические и социальные свободы граждан, общество, о котором идет речь, на деле готово их осуществлять лишь при одном условии — рассматривая вас как преступника на территории огромной тюрьмы — территории современного глобального устройства мира. Тюрьма никуда не ушла, она просто вывернулась наружу — из локальной, экстраординарной и пугающей она стала глобальной, нормативной и комфортной. Территория несвободы не ушла и уйти никуда не может.

И вот почему.

Давайте еще раз повторим наш вопрос: кто создал это общество контроля и слежки? Масоны? Тайные правительства? Честный ответ — это общество создали мы сами. Кто именно? Люди, отвернувшиеся от единственной формы свободы — внутренней. Как только человек это делает, в его душе поселяется тюрьма и ее законы. А дальше нужно только время, чтобы эта тюрьма совместными усилиями несвободных людей материализовалась снаружи — в качестве ли обычной тюремной камеры, в качестве ли русского коммунизма или немецкого национал-социализма, либо в качестве глобализма, гарантирующего ваши человеческие удобства.

Но дело в том, что истина как раз неудобна. Она всегда требует от человека двух вещей — пересмотра прежних иллюзорных убеждений (покаяния) и работы над приближением к Высшему. И то и другое при всем желании никак нельзя назвать комфортным. Но парадоксальным образом именно на этом «неудобном» пути человек обретает счастье.
«Познаете истину, и истина сделает вас свободными» — вот пророческие слова Христа о свободе, вот, что поняли, и, поняв, отошли от марксизма и Николай Бердяев, и Сергей Булгаков, выдающиеся христианские философы с мировым именем. Свобода начинается изнутри, и ей нужна точка опоры, превышающая человеческие ограниченные возможности, выходящая за пределы нашего маленького эгоистического «я», за пределы нашего сколь угодно развитого, но ограниченного интеллекта, рождающего один за другим идеальные концепты «справедливых» обществ марксистского ли, фашистского, глобалистского ли толка.

Свободе человека нужна свобода Бога. Уникальности и единственности каждой человеческой личности нужна уникальность и единственность Богочеловека как источника сверх-естественной и сверх-природной правды и жизни, из которого можно бесконечно черпать, превышая самого себя. Ибо человек становится самим собой, лишь постоянно превышая себя прежнего.
Иначе человек превращается, несмотря на все благие пожелания и обещания, в тюремщика себе самому и своему ближнему.

Фото: Gettyimages.ru


Работает на Cornerstone