Мы живем в мире явных вещей — автомобилей, облаков, людских фигур на улицах и в метро, обеденного времени, книги на столе, количества денег, которое мы заработали в этом месяце, количества лет, которое нам исполнилось в этом году. Так или иначе, а мир явный нам нравится — есть в нем определенность, надежность, наглядность. И он нам, людям, не просто нравится — он нравится нам настолько, что со временем стал основным, стал доминирующим, стал почти единственным. Все, что связано с неопределенностью, сегодня вызывает страх и беспокойство. То, что нельзя сосчитать и проконтролировать, также относится к категории нежелательных вещей или, по крайней мере, к таким периодам их существования, которые желательно быстрее пройти (например, поиск работы или неопределенные отношения с человеком, который нравится) и прийти к определенному результату. Все неявное нам нежелательно. Все скрытое — подозрительно.
Большой и главный мир, так сложилось, — это мир явных вещей, цифр и событий, достижений и побед, покупок и поездок.
Нас окружает миллион вещей и дел, все более плотных, ярких, важных. От умения с ними обращаться, как нам кажется, зависит наша жизнь — быть ей счастливой или нет, быть ли мне самому лузером или успешным человеком.
Чем больше у меня влиятельных знакомых, чем больше вот этих вот ярких и дорогих вещей, а также безделушек, тем насыщеннее и счастливее будет моя жизнь. Разве это непонятно? Разве стоит это оспаривать и затевать разговор о чем-то неопределенном, о чем-то невидимом-неслышимом, а тем более — о пустоте? Пусть этим занимаются неудачники да философы, а нам надо дело делать, как выразилась одна знакомая поэтесса. Какая еще пустота? Не смешите меня!
Когда войска Тита Флавия летом 70 года ворвались в Иерусалим, римские воины, проникшие в Храм в поисках сокровищ, испытывали, вероятно, немалое любопытство, ведь в этом великолепном здании, одном из чудес света, жил Бог, на которого евреи так сильно уповали. Каково же было удивление римлян, когда, войдя в святая святых, место пребывания Божества, они увидели там… Пустоту. Ничего похожего на те великолепные статуи Зевсов и Артемид, которые стояли в их собственных храмах, — ни гордого, мудрого лика, ни величавой осанки, ни царственного мрамора, перед которыми можно было возносить молитвы и приносить жертвы. Ничего. Римские солдаты были поражены. Восток не переставал удивлять их.
Однако они были бы удивлены еще больше, если бы узнали, что эта Пустота была тем центром и осью, вокруг которой вращалась вся жизнь евреев, начиная от их молитв и кончая семейным, социальным и хозяйственным укладом.
Именно здесь, в Храме, с его «пустым» центром, сорок лет назад человек по имени Иошуа говорил о пришествии нового мира, нового Царства, сошедшего с небес.
Как видим, неявные «вещи» были способны организовать жизнь целого народа, лечь в основу миропонимания сначала иудеев, а потом и всей европейской цивилизации. Оказывается, именно что «вещи неявные» пребывали на протяжении множества веков в основании великих культур и самой жизни великих европейских народов. Мы просто забыли о том, что исторический ритм, легший в основу христианской цивилизации, имеет центр, невидимый, но бесконечно живой, без которого не было бы ни ритма, ни самой жизни.
Мы вообще живем в точке пересечения множества ритмов, мы так устроены. Ритм лежит в основе Библии, повествующей о сотворении мира. Если прочитать ее строки внимательно, то мы увидим, что первые три дня творения мира соответствуют следующей тройке: свет — светилам, вода — рыбам, земля — зверям; то есть тут не только шесть дней творения, но еще и внутренняя их смысловая рифма: первые три дня накладываются по смыслу (рифмуются) со следующими тремя днями. А вот о седьмом дне тут говорится как о дне, в который Бог отдыхал, как о некоторой паузе, некотором промежутке, «пустоте». И тут мы имеем дело с тем ритмом, в который вовлечены почти все живущие на Земле, — это ритм недели: шесть дней и один.
Но этот ритм не единственный. Все вокруг нас живет, пульсирует, ритмически меняется, возрастает и убывает. Лучший фильм, в котором этот пульсирующий процесс жизни отражен наиболее поэтично и глубоко, — это, конечно же, «Зеркало» Андрея Тарковского, и те, кто хочет увидеть и почувствовать мировые ритмы, может этот фильм посмотреть.
Пульсирует наше сердце с ритмом 75 ударов в минуту, с другим ритмом пульсируют наши легкие, Земля оборачивается вокруг оси один раз за 24 часа и вокруг Солнца один раз за 365 дней и т. д. и т. п. Мы буквально схвачены сеткой ритмов, и большинство из них повторяется, что и дало возможность греческим и индийским философам говорить о кольцевом времени, о вечном возвращении.
Христианство заговорило о поступательном времени, а точнее говоря, о времени, сохраняющем повтор, но движущемся к определенному событию в мировой истории — Преображению мира, заговорило о времени спиралеобразном.
Так или иначе, вернемся к тому, что в шесть дней творения заложена пауза — отдых. И мне кажется, значение отдыха намного глубже, чем мы обычно склонны думать. Этот творческий ритм — дни творения и отдых — оказался настолько важен для апостола Иоанна, что он вложил его в самое начало своего Евангелия, которое тоже расписано по дням и явственно перекликается в этом плане с первыми главами Книги Бытие — с сотворением мира.
Если в истории сотворения первые дни творения с их «водами», «светом», «зверями и птицами» можно как-то символически себе представить, и представить достаточно образно и наглядно, то день отдыха сознанию непредставим, таинствен, не означен никаким образом. В этом он похож на ту непредставимую Пустоту святого места, которая открылась римским солдатам. И не является ли, таким образом, этот Божий отдых той же осью и тем же неизреченным, неявным Центром, вокруг которого поплыли светила и на планете стала развиваться жизнь, пошли на водопой звери и полетели над полянами бабочки. Не лежит ли это Неявное в основе всего?
Не пронизывает ли его отсутстви е-присутствие каждую звезду, каждую ромашку, каждый камень и каждого человека? Ведь даже физик Дэвид Бом заговорил о скрытом, свернутом, неявном порядке в отличие от явных вещей движущегося мира.
У меня всегда было желание как-нибудь уделить время и прочитать Евангелие от Иоанна более внимательно с точки зрения шести дней творения, которым оно соответствует. И раз там есть эти шесть дней действия, то должен быть и день отдыха, день абсолютно неявного, вокруг которого это новое творение начало свой неутомимый бег. И лишь недавно я понял, где он описан и где стоит искать присутствие этого дня.
Если Творец мира в Библии, создавая миры и их обитателей, после каждого дня видел, что то, что вышло из небытия, «хорошо весьма», то не отзывается ли в Евангелии от Марка эхо тех же самых ранних слов Пятикнижия словами, сказанными в народе о Христе, «все хорошо делает» (Мк 7:37)?
Но есть в Евангелии от Иоанна и итоговые слова, ясно выражающие смысл завершения «нового творения». И сказаны эти слова не на берегу озера, не среди дружелюбного народа, так часто окружавшего Иисуса, даже не во время Тайной вечери, где Учитель заповедал ученикам тайну новой любви, а на Кресте, среди мук, боли, осмеяния. Это слово сказано, вероятно, в последние минуты Его жизни на земле: «Свершилось!»
Вот он, день седьмой, в Евангелии от Иоанна. Он там, где мы его меньше всего могли бы ожидать, — среди крови и пота, в месте позорной казни. Именно здесь звучит это итоговое слово Спасителя. Вот он — Центр новой жизни, которую Христос принес на землю и за которую пошел на смерть, — Крест.
И здесь мы не можем оставаться однозначными даже в угоду всему наглядному, явному и убедительному. Наглядное, явное и убедительное говорит нам, что крест — это место постыдной, не достойной римского гражданина казни, место мучений, место ужаса. А христианство продолжает утверждать неявное и из века в век не устает повторять, что Крест — это символ любви, что это путь к небу, что до какой-то степени — это дверь, и дверь, открытая в жизнь будущего века. Что присутствие Иисуса на Кресте — это и есть воплощенная и безмерная Божественная любовь к человеку, скрытая подо всем этим явным ужасом и страданием.
Есть множество свидетелей, увидевших духом именно такую парадоксальную природу и славу Креста, и не думаю, что верить им не стоит.
Недаром Страстная суббота казалась мне всегда началом отдохновения от страшных мук, точкой покоя.
И если это так, то именно Крест является той новой осью мира, точкой его неподвижности, «отдыхом», местом вне времени и пространства, вокруг которого вращается наша жизнь. Или, во всяком случае, призвана вращаться. Сергей Аверинцев, академик, христианин и ученый, в одной из своих замечательных статей писал, что Крест Христов стал не только центром священного пространства мира, но и центром времени, что время потекло от него сразу в две стороны — в будущее и в прошлое, их изменяя и формируя, преображая сразу оба измерения.
И когда мы говорим о множестве мировых ритмов, оказывающих несомненное влияние на нашу жизнь, когда говорим о необходимости отдыха, заповеданного на первых страницах Библии, стоит не забывать об основании всех этих ритмов — о самом важном Неявном мира, таящемся под образом позорного распятия, о страшном и блаженном «отдыхе», на котором теперь, в новом творении, все эти ритмы утверждены.
Но не забывать, видимо, мало. Ведь если мы хотим быть сотворцами, участниками нового, преображенного мира, то ось его, его «отдых» должен пройти, не минуя нас стороной, а затронув, оживив и преобразив наши сердца, созданные для бесконечного.
ФОТО: Gettyimages.ru