Тема
Когда мне было пять лет и бабушка впервые мне рассказала о смерти, я не поверил ее рассказу. То есть я, конечно же, понимал, что моя бабушка обманывать не может, что люди умирают и потом их «зарывают в могилку, и их больше нет», но я совершенно ясно видел, что ко мне лично это не относится. Может быть, все другие люди и умирают, но я-то уж точно не умру, подумал я тогда. Почему я так подумал? Да потому что знал, что это правда. Откуда знал? Думаю, что это знание можно назвать врожденным, заложенным в человека от рождения. Все в нас противится смерти, мы воспринимаем ее как что-то недолжное именно потому, что интуитивно знаем про опыт бессмертия как нашу человеческую норму, к которой мы призваны.
Одним из самых драматических противоречий в человеческой жизни, в жизни человечества, является знание о том, что все люди умирают, что никому еще не удалось избежать этого события. Весь наш опыт говорит о том, что рано или поздно и с нами это случится, но трудноуловимое ощущение какой-то иной жизни, иного состояния бытия, знание о более высокой форме жизни, которая не кончается смертью, также присутствует в каждом из нас, у кого-то больше, у кого-то меньше.
И это противоречие поистине мучительно. Гамлет, рассматривающий череп Йорика, знающий, что и он не избежит этой метаморфозы, — вот великая эмблема этого состояния.
Ветхий Завет говорит о посмертии глухо, невнятно, описывая пребывание душ в Шеоле как что-то не вполне реальное, как какое-то смутное полусуществование. И тем не менее есть в нем фразы и слова, освещающие человеческую участь, взятую именно в этом аспекте, словно вспышка молнии. В рассказе о сотворении человека прямо прослеживается его двусоставность. Бог сотворил его из праха земного, как и остальных зверей, обреченных на смерть, но также и вдунул в него Свое собственное дыхание, Свой дух, некоторую сверхприродную субстанцию, стоящую выше законов природы, ту, которой смерть не может быть присуща, как она не может быть присуща вечной основе бытия — Богу.
Почти каждый человек может сказать о себе, что он так или иначе переживал опыт бессмертия. У некоторых это было в миг, когда пришла захватившая все существо любовь к женщине; у других, скажем, творческих людей, — в момент вдохновения, когда время останавливается и из глубины души поднимается явное и удивительное чувство какой-то родной, новой жизни; у третьих — во время серьезных стрессовых ситуаций, когда человек ощущает внезапно в себе ту область сознания, которая больше, чем смерть.
Такой опыт оставляет память о какой-то иной части нашей природы, в которой заложено переживаемое нами наяву бессмертие. И мы понимаем, что не все так с нами просто, что человек состоит как бы из двух противоречивых начал, заключенных в нем, — начала смертного и начала бессмертного. И, ощущая их присутствие в себе, многие из нас сознательно или бессознательно задают себе вопрос: а возможен ли выбор? Возможно ли его, этот выбор, сделать в пользу той части себя, которая не знает смерти?
Смерть как таковая пронизывает все существа, живущие на земле, в том числе и человека. Более того, многие рассуждают так: если существует оппозиция жизнь—смерть, то одно не может существовать без другого, как правое без левого, длинное без короткого. Что это существование членов оппозиции как неразъемной и стойкой пары взаимно обусловлено. И на это трудно возразить. Действительно, без смерти не могло бы существовать никакого развития, никаких перемен на Земле.
Ведь если бы часть нашего существа не умирала — не отмирали бы старые клетки, не обновлялась бы кровь, не уходило бы тело младенца, чтобы дать место телу сначала ребенка, потом юноши, мужчины, старика, — то человеческая жизнь в том виде, который мы знаем, была бы невозможна. А ведь все это работа смерти, умирания, и она необходима для перемен, для развития и роста всего живого.
Что же, следует ли из этого наблюдения тот факт, что мы обречены жить в мире, где царствует смерть? На первый взгляд дело обстоит именно таким образом.
Но тогда возникает другой, встречный вопрос: ведь Адам, созданный бессмертным, уже жил таким образом, жизнь его не была обусловлена оппозиционной парой жизнь—смерть? В чем же здесь дело?
В русском языке слово «жизнь» обозначает как жизнь животного, так и жизнь бессмертную. А вот в других языках, например в греческом, для этих понятий используется два разных слова. Жизнь, которая входит в пару со смертью и смертью обусловлена, греки называли «биос» — отсюда «био-графия» (рассказ о жизни человека от рождения до смерти), «био-логия» и т. д. Но у греков было еще одно слово для жизни, и именно для жизни бессмертной, — «зоэ», и оно уже не создавало парной оппозиции жизнь—смерть, оно превышало ее. Оно означало другой, непротиворечивый, необусловленный уровень бытия. Оно словно бы находилось вне этой «мелочной» бинарной (парной) конкуренции, настолько оно было выше.
И, когда мы читаем Библию, надо различать, в каком смысле употреблено слово «жизнь» — в первом или во втором.
Когда Иисус говорит: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин 14:6), то речь идет как раз о Бытии, которое не подлежит ограничению смертью. Речь идет об ином уровне, о той превышающей все наши мысли и представления Жизни, которая исходит от Бога, — и, войдя в которую, причастившись которой, человек больше не умирает, как Адам не мог умереть в раю.
Но тогда возникает вопрос: вот я, христианин, верующий в Бога, отдавший Ему свою жизнь и свою смерть, член тела Христова, почему я все равно умру и тело мое пойдет в землю?
Вернемся немного назад. Мы уже поняли, что, упрощая ситуацию, состоим из двух частей — смертной и бессмертной. Бессмертная наша часть — это и есть та вневременная, необусловленная Божественная жизнь, о которой говорил Иисус и которой Он призвал нас жить. А смертная… Собственно говоря, это даже не часть нашей природы, это, если говорить более строго, — область ее искажения.
Поток бессмертной Божественной жизни, к которой мы предназначены, никуда не делся. Он продолжает омывать нас, каждую секунду он дарует нам жизнь, питает, поддерживает нас, «им (Богом) мы движемся и существуем», по выражению апостола Павла. Людская драма состоит в том, что этот поток заблокирован. Не будь этой блокировки, мы бы не умирали, мы бы не надели «кожаные одежды», свои искаженные, оплотненные тела, не способные быть прозрачными для сияющего потока безграничной жизни.
Что же это за блокировка и как ее имя? Имен у нее может быть множество — эго, своеволие, эгоцентризм, эгоизм, грех, грехопадение, но суть процесса, блокирующего поток жизни, идущей от Бога, одна: когда-то давно, и с тех пор постоянно, человек решил жить автономно от Источника жизни, от Бытия, от Жизни, от Бога. Он как бы окружил себя непроницаемой скорлупой, выбрав следовать не бессмертному потоку Жизни, а своей эгоистической ограниченной воле. И сразу же в результате этого выбора возник блок, который привел к оскудению сияющего духовного потока, затрудненности доступа к нашей «бессмертной части».
Плотина, отделяющая человека от Источника его бессмертия, была воздвигнута его собственными руками. А как ветки основного блока — эгоцентризма — возникают злоба, страх, алчность, похоть, нечестность, ненависть, страх, создавая целую систему, все более интенсивно отгораживающую человека от его истинной сущности.
И в этой позиции сразу же возникает вопрос об идентичности.
Отныне, когда человек говорит «я», он имеет в виду как раз то свое малое, ограниченное «я», свое фиктивное, эгоцентрическое «я», которое как раз и состоит из системы блокировок. И, раз за разом практикуя называние фиктивного «я» как «я» истинного, человек лишь укрепляет и ужесточает ложную идентичность. Вся проповедь Иисуса до какой-то степени была направлена на то, чтобы это ложное «я» разрушить… «Отринься от себя самого», — говорит Он. Это не значит, что Он предлагает отринуть свою истинную сущность, что было бы абсурдом. Нет, Он предлагает отказаться как раз от ложного «я», от «я» иллюзорного, фиктивного, смертного, состоящего как раз из системы блоков, делающих человека более или менее непроницаемым для Божественной жизни, которая и есть его истинное «я». Иисус призывает человека к восстановлению изначальной идентичности бессмертной своей части, к обретению себя как личности в Боге, в высшем Бытии.
И нам (всему человечеству) предстоит работа по восстановлению своей подлинной идентичности, обретению своего истинного, не заблокированного эгоистическими механизмами и реакциями «я». И только в результате этой работы, при участии Бога, мы можем обрести новый статус существования — Жизнь, возвышающуюся над взаимно обусловленной оппозицией жизнь—смерть.
Но у отдельного человека на это не хватит духовных сил, как об этом писал великий русский религиозный философ Владимир Соловьев. Должен возродиться весь Адам, весь человеческий род, и для этого нужна огромная духовная работа. Только тогда «блокировка» Адама будет снята. Но такая работа уже началась, она уже идет. И если раньше она шла с переменным успехом и часто сводилась к выполнению внешних вещей, к практике «внешнего» христианства, то теперь человечество все более явно осознает, что находится на краю всемирной катастрофы, и либо оно обретет свою истинную внеэгоистическую природу, свое истинное Бытие, либо погибнет. Теперь это зависит от самих людей, от их сознательного выбора.
Конечно, я не могу произвольно вмешиваться в жизнь другого человека, но я могу в своей собственной жизни осуществлять переход от бытового, ложного представления о своей идентичности к уходу из-под его власти, выходу из области тысячелетнего человеческого гипноза. Для этого мне надо делать простые вещи: стараться постоянно бодрствовать и в течение дня напоминать себе, кто я есть на самом деле. А я не журналист, не писатель, не мужчина или женщина либо, скажем, отец, муж, не генерал, сильный человек, мачо, страдалец, президент или нищий — как примеры ложной идентичности, примеры социальных ролей; я — сын Божий. Причем утверждение это мне надо осуществлять не на словах, а в глубочайшем, сокровенном, удивительно радостном смысле этого слова, подтверждение которого — моя новая идентичность — достигается с помощью Бога и в результате моих действий, направленных на следование воле Жизни, а не воле моего эгоистического фиктивного «я».
ФОТО: Gettyimages.ru
