Тема
Несмотря на традиционное мнение, что религия и наука находятся в состоянии извечного противоборства, существует целый перечень научных дисциплин, которые давно проникли в христианские семинарии и нашли свое место на полках богословских библиотек. Там наряду с Ветхим и Новым Заветами теснятся тома по древней истории Ближнего Востока, библейской археологии, культурологии и лингвистике, лежат рулоны географических и политических карт разных эпох, стоят репринтные издания свитков Мертвого моря и старинных манускриптов на разных языках. Современный библеист, безусловно, считает себя ученым, и хотя не каждый математик и физик с ним в этом согласится, тем не менее библейская текстология и герменевтика вполне могут поспорить с любой другой гуманитарной дисциплиной за право называться наукой.
Понимание того, что толкование Священного Писания не должно быть произвольным, что оно требует систематизации всех объективных знаний, имеющих отношение как к самому тексту, так и к условиям, в которых он был составлен, возникло достаточно давно. В дохристианскую эпоху уже существовали раввинские учения, которые пытались формализовать процесс анализа и толкования ветхозаветных текстов. Рабби Гиллель, один из наиболее выдающихся учителей того времени, разработал несколько важных герменевтических1 принципов, которые актуальны и по сей день, это «сравнение мыслей, слов, фраз, обнаруженных больше чем в одном тексте, взаимоотношение общих принципов с отдельными примерами и важность для толкования контекста» (Верклер Генри. Герменевтика. Бейкер бук хауз. 1995. — С. 33). Ранняя Церковь, несмотря на свое увлечение аллегорическим методом толкования, тоже уделяла немало внимания научным аспектам экзегетики2. Так, например, Блаженный Августин говорил о важности исторического значения Писания и настаивал на том, чтобы толкователь знал основные библейские языки и другие науки, связанные с миром Библии (Верклер Генри. Герменевтика. Бейкер бук хауз. 1995. — С. 41). В эпоху Средневековья, Реформации и Нового времени единые принципы и методы прочтения и интерпретации текстов продолжали развиваться. На сегодняшний день существует несколько постулатов, на которых основывается библейская герменевтика, наука о толковании текстов. Главной предпосылкой считается то, что основной смысл текста следует искать в той идее, которую в него вкладывал сам автор, а для этого необходимо понимать язык, на котором этот автор говорил, эпоху, в которую он жил, культурные реалии окружавшего его мира, литературный жанр, в котором он писал, и наконец, богословскую традицию, с которой он был связан. В связи с этим современный библеист применяет к Священному Писанию лексико-синтаксический, культурно-исторический, литературный и теологический анализ.
Необходимость лексико-синтаксического анализа кажется наиболее очевидной. Книги Библии написаны на древних языках: древнееврейском, древнегреческом и частично на арамейском. Эти языки на сегодняшний день считаются мертвыми, следовательно, их перевод крайне затруднен. По некоторым подсчетам, из 8674 слов, использованных в Ветхом Завете, почти шестая часть, а именно 1500, встречаются только по одному разу; в Новом Завете из общих 5436 слов больше трети, то есть 1934, употребляются единожды. И если в поиске значений редких греческих слов мы еще можем обратиться к сокровищнице классической греческой литературы, то для древнееврейских текстов нет никаких аналогов, и единственный и крайне неточный способ выявить значение подобных слов — это родственные языки (Bruce M. Metzger, Persistent Problems Confronting Bible Translators // Bibliotheca Sacra, Dallas Theological Seminary 1993. — C. 276–277).
Еще одной проблемой перевода является различие в семантическом поле слов из разных языков. Так, например, согласно Словарю Брауна—Драйвера—Бриггса, корень naba в древнееврейском языке следует переводить как «пророчествовать», но в более древней трактовке оно обозначало «религиозный экстаз» и лишь позже стало пониматься как «религиозное поучение, в отдельных случаях с элементами предсказаний» (Brown—Driver—Briggs, Hebrew and English Lexicon, Hendrickson Publishers. 1979. — C. 612. Перевод мой. — М. К.). Очевидно, эти дополнительные значения слова расходятся со значением слова «пророчествовать» в русском языке, где идея предсказания, предречения грядущих событий, является ведущей.
Особую сложность в этом свете представляет образный язык и использование метафор. Так, например, одна из наиболее частых ошибок — отождествление метафоры «сердце человека» с его эмоциональным «я», хотя в Библии сердце отождествляется с центром всех аспектов личности — интеллектуального, волевого и эмоционального, в отличие от современного русского, где интеллект ассоциируется с мозгом, следовательно, с головой, а сердце отвечает за стихию чувств. Это различие прослеживается в притче «Сердце мудрого делает язык его мудрым и умножает знание в устах его» (Притч 16:23), где речь явно идет об интеллекте человека. Поэтому заповедь «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим» относится к целостной личности человека, а не к его эмоциональным переживаниям. Неточный перевод некоторых метафор часто затрудняет понимание всего текста, как, например, в Послании к Римлянам (2:11): «И в знаменитых чем-либо, какими бы ни были они когда-либо, для меня нет ничего особенного: Бог не взирает на лице человека». Апостол Павел использует здесь известную ветхозаветную метафору «смотреть на лицо, узнавать лицо», которая понималась как «относиться необъективно, отдавать предпочтение, потворствовать». Очевидно, что любой из этих синонимов в данном контексте был бы яснее и удачнее отразил мысль автора.
Кроме лексико-синтаксического анализа для правильного понимания библейских текстов необходим и историко-культурный, литературный и теологический подход. Одним из наиболее ярких примеров комплексного использования всех вышеперечисленных методов является понятие «завет». Слово «завет» в названии сборников канонических книг появилось из древнегреческого слова diatheke, которое обозначало, во-первых, «договор или соглашение между двумя сторонами», и во-вторых, «завещание, волеизъявление умершего человека». Интересно, что именно это последнее значение превалирует в абсолютном большинстве современных переводов Библии на языки мира. При этом в древнееврейском слове berith этот второй смысл полностью отсутствует. Таким образом, для людей непосвященных трудности начинаются уже с того, что, открывая Писание, они думают, что читают завещание, тогда как перед ними история отношений с Богом, в центре которой — древний союз, заключенный Господом с Моисеем на Синае и новый договор между Иисусом и Его учениками.
Кроме того, лексический и теологический анализ позволяет увидеть связь синайского Завета с другими древними заветами, которые Господь заключал с Ноем, Авраамом и Давидом. Сравнивая эти тексты, можно отметить, что они имеют разную структуру. Так, заветы с Ноем, Авраамом и Давидом являются односторонними, в первом Господь возлагает на Себя обязательство не истреблять «всякую плоть водами потопа» (Быт 10:11), во втором — преумножить потомство Авраама и дать ему Землю обетованную (см.: Быт 15:18; 17:21), а в третьем — навечно утвердить царство потомков Давида (см.: 2 Цар 7:11–16), при этом Бог не ставит никаких встречных условий, все три завета безусловные. Синайский же Завет, заключенный между Богом и всем еврейским народом в лице Моисея, строится на очень жестких условиях. Кроме того, еще в начале XX века историки обнаружили определенное сходство между текстом Книги Исход (20:19–23:33) и так называемым Кодексом Хаммурапи, сводом законов царя, правившего Вавилоном в XVIII веке до Р. Х. Дальнейший сравнительный анализ Книги Исход (20–23) с другими древними юридическими текстами натолкнул ученых на мысль о том, что Завет Бога с Моисеем написан в формате сюзеренного договора. По условиям такого договора Бог фактически берет на Себя роль земного правителя, Царя избранного народа, обязуясь заботиться об их физическом благополучии и процветании при условии соблюдения предписанных Им законов. Такое прочтение этого текста позволяет увидеть отношения Бога с избранным народом в новом свете. Это объясняет возмущение Самуила по поводу требования поставить над Израилем царя, так как, по сути, это отказ признавать Бога своим Царем. Это толкование также по-новому освещает всю историю Израиля и Иудеи с бесконечным перечислением преступлений царей и народа, которую в свете сюзеренного договора можно прочитать отчасти как обвинительный приговор, объясняющий все катастрофы, постигшие евреев, начиная с раскола царств и заканчивая вавилонским изгнанием.
Наука позволила открыть в Писании новые грани, найти новые смыслы, которые до этого были недоступны для толкователей. Одновременно с этим она привнесла в процесс интерпретации священных текстов новый уровень дисциплины, ограничив полет фантазии и заставив исследователей сверять каждый свой шаг со строгими критериями, логически и фактически обосновывая каждый свой вывод. И хотя для каждого студента, который поступает сегодня в семинарию, первое столкновение с наукой на первых порах оборачивается растерянностью, а иногда даже и отчаянием, все же обязательно наступает тот момент, когда он осознает, что путь научного познания учит с еще большим почитанием и трепетом относиться к живому слову, оставленному нам в наследие.
1Герменевтика — наука и искусство библейского толкования (Г. Верклер).
2 Экзегетика — применение принципов герменевтики с целью достигнуть правильного понимания текста (Г. Верклер).
Фото Gettyimages.ru
