Тема

Бегство от страха смерти

Всеволод Погасий
Журнал/Архив/Номер 51/Бегство от страха смерти

Бегство  от страха смерти

В культуре смерть всегда воспринималась как предельный вызов жизни. Как вечный ее антагонист. Как нечто, с чем человек ведет непримиримую борьбу. И именно эта борьба наделяет жизнь особым смыслом и драматическим ощущением разрыва между сущим и должным.

С другой стороны, мы становимся причастниками иной культуры, в которой смерть не причина осмысления жизни, а скорее, творческий продукт. В ней смерть замыкается сама на себя, превращаясь в самодостаточный и самодовлеющий артефакт. Такую культуру вполне возможно назвать культурой смерти.

Впервые это понятие было упомянуто Папой Иоанном Павлом II в послании Evangelium Vitae. Здесь он противопоставляет «культуру смерти» «культуре жизни», указывая на различие в ценностях. Культура смерти несет отпечаток греха и морального разложения. Это понятие употребляется в основном в контексте этического декаданса и отражает отрицательный модус человеческой устремленности.

В более узком смысле сама смерть становится объектом творческого осмысления в культуре. На ее интерпретацию влияют как архетипы (многовековые представления), так и духовное состояние общественного сознания. Продукт такого осмысления отражается в современной медиакультуре.

Откуда в человеке такая потребность говорить о смерти? Ведь по своей силе и способности поглощать эта потребность сродни страсти. А огонь, воспаляющий такую страсть, — страх смерти, когда смерть ощущается как граница, за которой человека ожидает прекращение известного бытия, утрата всего, что близко, потеря самого себя. Человеку невыносимо нести подобный груз страха перед смертью, так как сама смерть противна Божьему замыслу о человеке. Отсюда и возникает потребность не оставаться один на один с этим страхом, но вынести проблематику умирания, смерти, посмертного существования души и мира духов в общекультурный дискурс.

Исследуя культуру разных исторических эпох, мы всегда находим в ней подобные темы. В Древнем Египте, Вавилонии, Древней Греции, Риме, в каббалистической традиции мифологическое сознание общества воспринимало смерть как естественный переход в инобытие в рамках космического круговорота увядания и воскрешения. Умирание становилось предметом ритуального внимания семьи или рода. В науке все это получило название «приручение смерти». Условием наследования лучшей посмертной доли было точное соблюдение всех правил погребения. Правила эти, в свою очередь, исходили из подробно описанного посмертного пути души. Все божества, сопровождавшие душу или встречавшиеся с ней, наделялись уродливыми, устрашающими чертами (отвратительные насекомые — иранский Насу, антропоморфы с полуразложившимися членами и трупными пятнами — греческий Танатос, иудейский ангел смерти Малах Га-Мавет, Ах-Пуч племени майя).

В Средние века смерть стала приобретать массовый характер в результате эпидемий и моров. Поэтому ее образом в европейской культуре зачастую была фигура в черном плаще (чума) с костлявыми руками и косой (иногда мечом), «срезавшая» людей как траву. Возникает еще одна группа персонажей, уходящая корнями в Священное Писание, — мир злых духов, демонов и сатаны.

Духовный мир и посмертная жизнь души вполне реальны в сознании средневекового человека. Поэтому «прорывы» потусторонней реальности представляются и проживаются особенно натуралистично.

Перенесемся в XIX век, в русскую народную культуру, описанную Николаем Васильевичем Гоголем. «Вий» и «Вечера на хуторе близ Диканьки» по жанру напоминают современные фильмы ужасов, с той лишь разницей, что бесовский мир для героев тех историй по-прежнему реален. А XXI век благодаря компьютерным и интернет-технологиям создал виртуальную реальность, удвоив тем самым бытие. Мир, в котором мы живем, реален, а мир, в который мы погружаемся, — реалистичен. Именно он и стал местом существования образов смерти.

Исследуя тематику смерти, мы находим, что ассоциированные с ней и с потусторонним миром персонажи несут на себе печать уродства, навевающего ужас. Их вид страшен сам по себе. Если все это до оцепенения отвратительно, почему же человеку хочется вновь и вновь переживать страх, трепетать и бояться, соприкасаясь с «культурой смерти»?

На наш взгляд, это могут объяснить две взаимосвязанные причины: духовная и психологическая.

Страх смерти — страх перед небытием, перед вечной отчужденностью от Источника жизни. Он носит экзистенциальный характер и преодолевается лишь верой в Того, Кто воспринял плоть и кровь, дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти1. Гнездясь в глубинах подсознания, страх смерти порабощает волю человека и диктует ей животное стремление к выживанию любой ценой.

Не будучи способным обратиться за помощью к Богу, человек в лучшем случае пытается справиться с этим страхом сам. А в худшем — зачастую ищет пути «снятия напряжения» как асоциальным, так и социально приемлемым путем. Современная медиаиндустрия тонко подметила эту темную и страстную подсознательную потребность, создав такой художественный жанр, как триллер2.

Бегство  от страха смерти

Как работает этот механизм? Страх смерти рождает определенный тип эмоций — внутреннюю неосознанную тревожность, отчаянное побуждение действовать или, наоборот, глубокую аппатию. Человек, окунаясь, например, в хорошо снятый фильм ужасов, дает подобным своим эмоциям видимое объяснение и возможность выйти наружу (бояться, трепетать, столбенеть и т. д.). Увиденный сюжет как бы приоткрывает завесу страшного неизвестного и на какое-то время снимает внутреннюю подсознательную нервозность. С другой стороны, человек «сопереживает» ужасы, происходящие с героем, но герой умирает, а зритель остается жив. Происходит так называемая смерть понарошку, или заместительная смерть. Психиатр Виктор Франкл называет этот феномен «контрастным воздействием»; его суть в том, что человек погружается в иллюзию: «смерть здесь — это всегда то, что происходит с кем-то другим»3. Таким образом, создается обманчивое представление, что смерть удалось обмануть.

Рассмотрим основные кинематографические сюжеты, которые резонируют с чувством страха.

Апокалиптические. В их основе лежит попытка продемонстрировать сценарии развития событий конца мира, предсказанных во всех религиозных системах. Один из модусов страха смерти — страх перед неизвестным, но неизбежным завершением человеческой истории, концом того, что понятно и привычно. Главный герой такого сюжета чаще всего остается жив, в то время как подавляющая часть человечества гибнет. Зритель отождествляет себя с этим героем, пропитываясь иллюзорной надеждой, что он также сможет избежать смерти в глобальном катаклизме.

Мистические. Ощущение иной реальности и близости духовного мира, его скрытое, но действенное влияние на жизнь человека — все это рождает потребность приоткрыть завесу потустороннего. Сюда мы отнесем такие темы, как проницаемость физического и духовного миров, посмертное существование души, соприкосновение параллельных реальностей, вторжение внеземных цивилизаций и т. д. Светская секулярная культура сделала духовный мир как бы несуществующим: он не ухватывается никакими физическими законами. Для человека он стал ненастоящим. Физический и духовный миры приобрели дихотомическое разделение, а бытие потеряло целостность. Отделенность духовного помещает его в область неизвестного и страшного, на границе которого стоит «ангел с обоюдо–острым огненным мечом». Все это рождает в душе человека конфликт, репрезентацией которого и становятся сюжеты мистической тематики.

Тема насилия. Незастрахованность перед насильственной смертью, порабощенность страхом перед неожиданным насилием часто делают человека пленником мыслей и эмоций о непредсказуемости будущего, о злом и враждебном настроении окружения. Такая обеспокоенность и встревоженность («внутренний гон») имеет тенденцию к эскалации, нуждается в выплеске наружу. Это может проявиться во вспышках неожиданной неконтролируемой агрессии либо найти выход в более социально приемлемой форме — в эмоциональном всплеске при просмотре соответствующих фильмов про крайние и жестокие формы насилия. С другой стороны, отмечено, что просмотр многочисленных сцен насилия приводит людей к будничному восприятию смерти4, притупляется ощущение человеческой трагедии и, как следствие, способность сострадать. Люди черствеют душой.

Возникает вопрос: действительно ли вышеприведенные жанры снимают проблему страха смерти? Или хотя бы имеют профилактическое действие?

Вряд ли. По сути, все эти жанры говорят о смерти. А к смерти обращается культура, которая потеряла ощущение смысла и более не чувствует дыхания жизни. Другими словами, искусство, отказывающееся от поиска смыслов, заболевает смертью5. Здесь клин клином не вышибается. Как это ни парадоксально звучит (ведь, как мы видели, на протяжении всей истории культуры существовал жанр, манипулирующий темой смерти), триллер — тупиковый путь, бесплодная ветвь. Ощущение осмысленности жизни — вот что позволяет преодолеть страх смерти. Тогда задачу искусства можно видеть в том, чтобы формировать и постоянно актуализировать желание искать смыслы жизни в человеке. А призвание искусства религиозного — указывать на единственного Автора и Открывателя всех смыслов.    

1 См.: Евр 2:15.
2 Триллер — жанр произведений литературы и кино, нацеленный вызвать у зрителя или читателя чувство тревожного ожидания, волнения или страха. Триллер имеет широкую тематику, его элементы используются в произведениях разных тематических направлений — детективных, шпионских, гангстерских фильмах и т. д. В нашей статье мы будем отождествлять триллер с фильмом ужасов.
3 Франкл Виктор. Психотерапия на практике. — СПб: Речь, 2000. С. 123.
4 См.: Арьес Филипп. Человек перед лицом смерти. — М.: Прогресс – Прогресс-Академия, 1992. С. 474.
5 См.: Мария Рыжова. Суть времени. № 3 от 7 ноября 2012 г. https://gazeta.eot.su/article/kultura-smerti-i-smert-kultury

 

Автор: Всеволод Погасий
Фото: gettyimages.org

 


Работает на Cornerstone