Тема

Зачем вам так много всего?

Андрей Суздальцев
Журнал/Архив/Номер 49/Зачем вам так много всего?

Зачем вам так много всего?

Одна моя знакомая рассказывала, как она принимала у себя в гостях японского литератора. Он вошел в ее московскую квартиру и какое-то время разглядывал стены, где висело множество живописных работ и фотографий. Потом завязался разговор, и гость, которого, казалось, беспокоила какая-то невысказанная мысль, в конце концов задал вопрос: зачем вам так много всего? Хозяйка сначала не поняла, но потом догадалась, что речь шла о разнообразии интерьера — картинах, фотографиях, прочих безделушках, расставленных на книжных полках. «Зачем вам так много всего?» — спросил гость, сам того не ведая, почти повторив слова Христа, обращенные к Марфе…

В то же, примерно, время мне в руки попался альбом работ китайских мастеров, в котором были и работы великого живописца эпохи Сун Ма Юаня.

Разглядывая его картины, выполненные в технике «одного угла», я обратил внимание на то, что изображение как таковое, с его проработанными деталями — человечком или частью пейзажа, действительно занимает чаще всего один угол — на остальном пространстве не изображено ничего. Вернее, остальное пространство картины содержит тот неизображаемый объем, который нельзя перевести в форму, в фигуру, птицу. Более того, я постепенно стал ощущать, что именно из этого объема, из его глубины поднимаются к жизни фигуры, птицы, люди и деревья. Из тихой его бескрайности они приходят сюда, в Бытие, чтобы вернуться потом назад — туда, откуда они возникли. Это было очень тонкое, почти интуитивное переживание.

Я спросил себя, что это мне напоминает. И постепенно ответ пришел — пустое пространство картины вызвало в моей памяти святое святых Иерусалимского храма, помещение, где жил Непознаваемый, войдя в которое, римские солдаты, ожидавшие встретить изображение еврейского Бога, остановились в недоумении: «навстречу им смотрела пустота» — ничто. То самое «ничто», в котором жил Яхве, неизображаемый, не имеющий формы, не подвластный захвату земными рецепторами. Бог, создавший вселенную со всем ее разнообразием и пестротой, со всем множеством форм, цветов, красок, событий. Он был им причиной. А они, формы, как бы они ни были прекрасны и пестры, были следствием. И древние евреи хорошо усвоили послание своих пророков: прежде всего надо почитать Причину, а потом уже благодарить за следствия.

Зачем же нам нужно так много всего, особенно сегодня, в условиях общества потребления? Зачем мы с таким неослабевающим вниманием вглядываемся (потребляем снова и снова) в мелькающие картинки, теперь уже не только материальные, но и виртуальные? «Человек с экранчиком», новый тип человеческого существа, для чего он бредет среди толпы себе подобных где-нибудь в метро, как завороженный вглядываясь в мелькание бесконечных кадров из интернета. Какой гипноз заставил его потерять самого себя, принудив все внимание отдать пустой и ничего не значащей, по большому счету, пестроте, мерцающей в айфоне? Мы теперь проживаем часы и дни даже не в мире следствий, забыв о Причине, мы живем в мире откровенного мусора, который нас завораживает. Мы утратили себя в потоке цветных, не приносящих ни счастья, ни здоровья форм. Что же с нами происходит?

Давайте вернемся к эпизоду с Марфой. Вы помните, что, когда она подошла к Христу и попросила, чтобы сестра ее Мария, сидящая у ног Иисуса, встала и начала помогать ей готовить угощение, ответ был неожиданным: «Марфа, ты заботишься о многом, а одно только нужно. Мария же избрала благую часть»? Знаете, сколько бы я ни слышал проповедей на эту тему, священник почти всегда в этом месте добавляет: «Но, конечно же, это не значит, что не нужно ничего делать. Марфа также права, заботясь и хлопоча о Христе». Вполне возможно, что Марфа и права, но также налицо тот факт, что об этом ничего в самом Евангелии не сказано. Там сказано, что Мария избрала благую часть — то есть поступает правильно, сидя молча у ног Христа и все глубже и глубже погружаясь в это тихое и святое единение с Источником всего, с Причиной всего.

Теперь, позвольте, я напомню одну простую аксиому: я нахожусь там, куда направлено мое внимание. Более того, я начинаю отождествлять себя с тем, на что особенно долго направлено мое пристальное внимание. На вопрос об идентичности «кто ты такой?» я мог бы ответить: я — имя, я — положение, я — год рождения, я — моя профессия, я — тот, кто живет в этом городе, в этой квартире, с этими вещами, включая картины, фотографии, всякие безделушки. Я — тот, у кого есть дети, тот, кто имеет весьма определенную жизненную историю, жену, автомобиль, пристрастия, определенные проблемы, определенные планы.

Как можно видеть из этого едва начатого перечня — я очень богатый человек. Мне для того, чтобы быть самим собой, необходимы все эти отождествления и вещи. Мне необходимо все мое прошлое, которое я все равно не могу удержать в голове, мне необходимо отождествляться с профессией, с проблемами, у которых есть свойство никогда не кончаться, с семьей, денежным достатком, с имуществом (неважно, ценным или не очень)… Вам не казалось иногда, хотя бы в минуту предельной усталости, что все это — фикция? Что все это вещи конечные и необязательные? И — самое главное — что, отождествляясь с ними, я сам становлюсь таким же конечным и необязательным. И что я не сам придумал правила отождествления в том обществе, в котором я получаю опыт земной жизни, что всей этой массой чепухи, всем этим ложным богатством правил и вещей меня снабдили со стороны?

Так, может быть, весь вопрос в ложном отождествлении? Может быть, все эти вещи, включая мои многочисленные и бесценные представления о самом себе, не есть я? Может быть, мои мысли, которые я чаще всего также отождествляю со своей личностью, — весь этот неумолкающий полубезумный поток, который я порой даже не замечаю, — не есть я?

Может быть, мое истинное «я» как раз и начинается за пределом всего этого «богатства»? Но кто же такой я истинный?

Зачем вам так много всего?Я думаю, что это тот, кто находится в прямом жизненном родстве с «пустотой» святого святых Иерусалимского храма, тот, кто находится в жизненном единстве с «пустотой» на пейзажах китайских мастеров, тот, кто един с непостижимой Причиной всего, про которую сказано, что Она создала меня по образу Своему и подобию. Более того, Она предложила мне называться Ее сыном.

Почему же я забываю про свою бесконечность, про свое бессмертие, про свою неразрывность с Источником всего и целый день способен провести в заботах, теряя себя в мелькании иллюзорных форм, вещей, картинок, проблем? Кто меня загипнотизировал?

Почему я забываю слова про купца, который все свое богатство обменял на одну жемчужину, или про другого человека, который продал все и купил поле с сокровищем? Почему не работают слова Христа про то, что «одно только нужно»? Слова, говорящие о приобщении к жизни вечной прямо сейчас, среди потока всей этой бессмысленной жизни, о которой так хорошо сказал Екклезиаст, что она — суета сует и всяческая суета?

Дело в том, что мое эго хочет, чтобы его загипнотизировали. Оно хочет власти, проблем, страхов, трагедий, конфликтов. Оно хочет многого! Оно питается не одним, а многим. Оно повышает таким образом свою значимость. Оно очень боится утратить свою значимость. Мое эго, мое ложное «я», борется за жизнь изо всех сил, и чем больше человек теряет себя в мире конфликтов, собственной правоты, забот (пусть даже и самых благородных по видимости), тем больше он отождествляется с эго, а оно, эго, раздувается от важности. «Я и есть ты», — говорит оно мне. И я склонен согласиться. Я привык отождествлять себя с нескончаемыми «сокровищами» своего эгоизма, своего ненасытного себялюбия. Но даже если дела обстоят именно так, даже если по большей части я и соглашался с ложным отождествлением, теряя себя истинного, то разве не пора пробудиться от гипноза?

Мария, сидя у ног Христа, не пребывала в ленивом бездействии. Она совершала путешествие, причем самое захватывающее и невероятное — она путешествовала к самой себе. Она все быстрей и глубже постигала тождеством, о котором Христос говорил в молитве, обращенной к Отцу, — да будут все едино. Не сдвигаясь с места, она двигалась к своему устью, к своему впадению в Океан, с которым она — едина. Нет, не равна ему, как не может быть бухта равна океану, но быть едина с ним она может. И обретя свою истинную личность, выйдя из ложного отождествления с «сокровищами» мира, Мария училась действовать по-новому. Ее действия теперь стали качественно отличаться от действий Марфы, действий, находящихся в основном на поверхности. Действия Марии стали святыми, отныне они все более и более исходили из самого центра Бытия, из его глубины, и их качество стало отныне другим, глубоким, жизнеобразующим, благословенным.

Ведь дело не в том, отказаться или нет от счета в банке. Дело в том, чтобы обрести себя. Тогда все нужное для благих действий, в том числе и счет в банке, будет тебе дано.

Мир одержим действиями. Но посмотрите, к чему они нас привели. Человечество со всеми его технологиями, сверхнаукой, сверхдеятельностью, сокровищами мысли стоит на грани пропасти, на рубеже катастрофы. Значит, сама по себе активная деятельность еще ничего не значит. Благотворна только та деятельность, которая идет из центра твоей истинной личности, пребывающей в Боге по своей природе. Вот что должна понять и почувствовать современная Марфа. Сначала она должна обрести саму себя вместе с мудростью и глубиной своей личности, отречься от «сокровищ» ложного «я», всех его и добродетелей, и забот, а потом уже, родившись заново, действовать.

Рождаться заново трудно. Это процесс болезненный. Куда проще пытаться исправить или спасти мир поверхностными действиями, ничего в себе не меняя. Вот мы его и спасаем многие тысячи лет такими вот действиями — и пришли почему-то (удивительно, правда?) на край пропасти.

Только обретая себя, только порвав с ложной самотождественностью, только отказавшись от ложного богатства ложной личности, мы можем начать действовать во благо земле и миру. Потому что душа больше мира. И утратив свою подлинную душу и личность, мы в конце концов утрачиваем все остальное.

 

Автор: Андрей Суздальцев
Фото: gettyimages.ru


Работает на Cornerstone