То, о чем я хотела бы рассказать в этой статье, относится к области персонального опыта и является глубоко личным переживанием, поэтому и те размышления, которыми я хочу здесь поделиться, и те выводы, которые я для себя сделала, являются чисто субъективным восприятием случившегося. И тем не менее мне кажется важным описать этот период своей жизни, так как, с одной стороны, он стал для меня своеобразным откровением и помог во многом разобраться. С другой стороны, именно на этом отрезке своего пути я очень нуждалась в поддержке и, в частности, в признании того, что подобный опыт также может быть частью отношений с Богом, и именно тогда мне очень важно было услышать от других, что они переживали в своей жизни нечто похожее.
Все началось зимой, вскоре после Крещения. Я вдруг спохватилась, что несколько дней не вспоминала о Боге. И речь шла не о богословских размышлениях и не об утренней или вечерней молитве, а о том постоянном внутреннем вопрошании, которое с годами становится неотъемлемой частью духовной жизни верующего человека. Ты привыкаешь как бы стоять вполоборота, в любом своем действии оглядываясь на Господа, ища у Него поддержки, сочувствия, сопереживания, а иногда и осуждения и гнева, но в любом случае живого отклика на каждый твой поступок и даже намерение. Это духовное вопрошание может легко перетекать из состояния внутреннего безмолвия в радостную призывную или покаянную молитву, в которой человек иногда даже не отдает себе отчета. Вот именно это внутреннее вопрошание и молитва и исчезли из моей жизни, впервые за десятки лет. Осознав это, я попыталась помолиться — и сразу же поняла еще две вещи: во-первых, у меня пропало ощущение внутреннего присутствия, о котором так замечательно рассказывал в свое время Антоний Блум, а во-вторых, слова молитвы, которые обычно изливались потоком, вообще не шли на ум, я была не в состоянии выговорить ни слова, ни вслух, ни про себя. Я попыталась поделиться своими переживаниями с друзьями, говорила о случившемся со священником, но у меня оставалось ощущение, что меня не совсем понимают. Мои слова воспринимали как проявление внутреннего конфликта, новой жизненной позиции или как реакцию на внешние обстоятельства. Но суть была именно в том, что моя вера не поколебалась, я не изменила своим убеждениям, и более того, я прекрасно видела, как Господь продолжает действовать в моей жизни. Вся разница была лишь в том, что Он духовно оставил меня наедине с собой.
Многие богословы и отцы Церкви говорят о таком явлении, как богооставленность, но лучше всего описал то состояние, в котором я оказалась, о. Софроний (Сахаров): «Когда же Бог покидает, тогда ощущается некий провал в самом бытии; и не знает душа — возвратится ли когда-нибудь Ушедший. Он — иной по природе Своей; Он скрылся, и я остался пуст; и пустоту эту страшную переживаю как смерть»1. Одновременно с этим отцы Церкви указывают и на то, что сама смерть эта дается людям во спасение, открывая им многое из того, что они в привычном своем состоянии видеть уже не способны. Таким откровением этот период стал и для меня.
Первое, что я осознала, — что это ощущение внутренней пустоты оказалось для меня совсем новым, не испытанным прежде. Я точно знала, что никогда не чувствовала подобного духовного одиночества. Возвращаясь мыслями к периоду жизни до встречи с Богом, теперь я со всей очевидностью могла сказать, что Бог всегда был со мной настолько, насколько я могла себя вспомнить. Встретившись с Господом, я всего лишь повернулась к Нему лицом, вступила с Ним в диалог, до этого же Он все время стоял рядом и наполнял мою жизнь Своим присутствием. Я слышала Его дыхание в окружающей природе, я отчетливо ощущала Его в храмах, в которые так любила заходить еще ребенком. И само мое изначальное обращение к Нему было откликом на зов, который всегда звучал в моей душе. Теперь же я чувствовала себя как в пустом помещении, как в бункере или каменном мешке — какие-либо признаки присутствия исчезли вовсе, и я вдруг, впервые в жизни, ощутила себя одной в целом свете.
Вторым откровением для меня стало то, что сама крепость моей веры, постоянство внутренней молитвы были вовсе не результатом моих усилий, но даром, который я не умела ценить. Раньше Господь не только все время Сам напоминал о Себе, но в ответ на молитву наполнял сердце таким радостным светом, такой благодатью Святого Духа, что любое обращение к Нему было подобно свиданию, на которое спешишь с нетерпением и предвкушением счастья. Иоанн Златоуст говорит о том, что богооставленность дается людям, «чтобы они познали, что эти подвиги (веры. — М. К.) они совершили не собственной силой, а благодатью Божией»2. Теперь же слова молитвы не только не шли на ум и не радовали, но давались с трудом, через силу, я ими давилась, преодолевая внутреннее сопротивление. Особой мукой было стоять на богослужении, слушать и повторять песнопения. Молитвенное общение превратилось в тяжелый и, казалось бы, неблагодарный труд, требовавший жесткой дисциплины. Это был крик в пустоту, как в осеннем лесу, когда твой голос теряется между голыми стволами деревьев, оставляя тебя с еще более пронзительным чувством одиночества и потерянности.
Отдельной проблемой стало для меня понимание того, что я уже давно живу не за счет своих собственных телесных или душевных ресурсов. Вдруг возникло ощущение, что меня отрезали от источника жизненных сил — неиссякаемой радости, любви, терпения. Я осознала, что уже многие годы эти дары Духа были залогом моего душевного и эмоционального равновесия. Более того, отношения с некоторыми людьми в моей жизни осложнились или даже стали невозможными в этот период, потому что я обнаружила, что они давно уже строились именно за счет этих избыточных ресурсов и моей любви, и терпения хватало на двоих там, где у другого человека по какой-либо причине не было достаточно своих собственных душевных сил, чтобы делиться ими со мной. Потянувшись к близким за ответным теплом и любовью, я поняла, что далеко не все видят отношения как эмоциональный обмен и не готовы растрачивать себя, привыкнув за годы общения получать больше, чем отдавать.
И наконец, последнее, что стало для меня истинным испытанием, — это потеря себя. Собственно, все то, о чем уже было сказано, — чувство одиночества, незнакомого ранее, прекращение молитвы, которая за долгие годы стала основной составляющей моего внутреннего диалога, потеря душевного равновесия, — всего этого было бы достаточно, чтобы утратить себя. Но ко всему этому добавилась еще потеря системы координат, которая в большой степени составляет основу человеческой личности. Все то, что верующий называет голосом Бога в душе, а неверующий принимает за голос совести, интуицию, внезапный порыв души и т. д., — все это исчезло. Я оказалась в духовной пустыне, где не было дорог, ориентиров, востока, где солнце восходит, и запада, где оно садится, теплого юга или ледяного севера, горных вершин или темных ущелий. Лишившись Света, мое внутреннее пространство лишилось одновременно и тени — оно стало серым и плоским. Оставшись без ориентиров и привычной системы координат, я поняла, что больше не знаю, кто я.
Пожалуй, самым страшным в тот период было то, о чем говорит о. Софроний, — что «не знает душа — возвратится ли когда-нибудь Ушедший». Не имея привычной поддержки в своей надежде и чаяниях, трудно было не предаться страху и панике, что это уже навсегда. И тем радостней была Встреча. Могу лишь сказать, что случилось это также внезапно — вдруг в середине дня я осознала, что уже несколько часов пребываю в безмолвной молитве, той самой внутренней молитве, которая не давалась мне много месяцев, как бы я об этом ни просила. Сейчас я бесконечно благодарна Господу за это испытание. За тот период, за время жизни без Бога я, кажется, узнала о Нем столько же, сколько за все годы моего пребывания в церкви. Нам легко понять, как для нас важны любимые люди, потому что мы неизбежно с ними расстаемся и в этот момент осознаем, как нам их не хватает. Господь же редко оставляет нас до такой степени, чтобы мы могли осознать, насколько все наше существо пронизано Им, насколько Он уже стал для нас воздухом, которым мы дышим, почвой, на которой зиждется наше осознание себя, путеводной звездой, на которую мы ориентируемся в любое время дня и ночи, в юности и старости, в жизни и смерти.
1 Архимандрит Софроний (Сахаров). О молитве. О молитве Иисусовой. ОЛПЛ, 2011 г. С. 34–35.
2 Иоанн Златоуст св. О смиренномудрии // Полное собрание творений в 12 т. Т. 12. Кн. 2. М., 2004, с. 531 (Слово 7)
Автор: Мария Каинова
Фото: из архива ХЦ «Возрождение»