Несколько месяцев назад в диалоге на страничке ЖЖ по поводу одного моего эссе мне пришлось ответить на вопрос, к которому мы с моим оппонентом подошли вплотную: в чем смысл христианства? Дело в том, что мой оппонент утверждал, что смысл христианства — в вере, в смирении, в историческом развитии церкви в нашей стране, в возможности христианства осуществить социальные преобразования, а я чувствовал, что всего этого недостаточно. И тогда я постарался ответить на вопрос со всей серьезностью и искренностью, которые на тот момент в себе нашел. И я написал: смысл христианства — в Христе. На какое-то время мне стало легко, потому что я сказал правду, выразил свой глубинный опыт, обратился к собеседнику из своей глубины. Но через некоторое время я понял, что не сказал и не выразил ровным счетом ничего, что могло бы помочь этому человеку, мне самому или еще кому-нибудь. Почему?
Мысли и слова обладают странным свойством: проясняя что-то, они тем самым его ограничивают и закрывают, утаивают; концентрируя наше внимание, казалось бы, на определенном духовном событии, они на деле сосредоточивают его не на самом событии, а на себе самих — мыслях и словах. Помню, что, когда я пережил первую встречу с Богом, я начал много и интенсивно читать те книги по богословию, которые можно было тогда достать правдами и неправдами с помощью прихожан той церкви, куда я ездил каждое воскресенье. И мне, вдохновленному прикосновением Бога, казалось, что, читая все новые и новые тексты, я все больше и больше становлюсь христианином, сближаюсь с Богом. На самом деле это было не так. На самом деле я не сближался с Богом, а узнавал о Нем все больше и больше новых слов, мыслей, абзацев, текстов, размышлений. Я множил слова о Нем, постигал мысли о Нем, но не Его Самого. Работа эта была, конечно же, не напрасна, но она грозила выйти на первый план в деле духовного поиска, так как мне все больше верилось, что, читая, я вот-вот получу ответ на все те мучительные вопросы, которые у меня к тому времени накопились. Но ответ ускользал как горизонт от путешественника. И иначе быть не могло. Бог, выраженный конечными средствами, не был бы тем бесконечным Богом, к которому стремится сердце каждого человека. И поэтому моя правдивая фраза, помещенная в «Живом журнале», — «Смысл христианства — в Христе» — оказалась не более продуктивна и революционна, чем выражение «Волга впадает в Каспийское море».
Когда я читал нашумевшее в свое время издание дневников Шмемана, знаменитого православного священника, меня там поразила одна мысль, высказанная этим знатоком богослужебного чина. Смысл церкви, писал Шмеман, всей организации церковного пространства и церковного интерьера — икон, богослужебной музыки, годичного круга бого-служений, праздников, одежд, совместной молитвы, свеч, святой воды и так далее — смысл всего этого состоит в одном — создать максимально удобные условия для встречи человека с Богом. Больше церковь не нужна ни для чего, все остальное — вторичные вещи, которые работают на эту одну-единственную цель — Встречу. Продолжая эту мысль, скажу, что все атрибуты церкви — это только те стрелочки-указатели, тот навигатор в автомобиле, тот палец, указывающий на луну, как это говорится в японской поэзии, которые могут помочь ищущему определиться в духовном пространстве поиска, но не сама луна. Навигатор не может заменить собой тот дом в другом городе, куда вам надо добраться, чтобы навестить мать или друга. Поэтому и церковь, и чтение, и совместное общение верующих, как и наши мысли и слова о Христе, не являются смыслом христианства, они — лишь навигатор, позволяющий все больше приближаться к цели, к Христу.
Парадокс же заключается в том, что, освободись мы от всех мыслей, от всех слов, от всего концептуального мира понятий, из которого и состоит по преимуществу наше самолюбивое эго, как мы тут же выяснили бы одну простую вещь: Бога больше не надо искать — Он всегда был с нами. Просто мы не могли Его почувствовать, ощутить, потому что слишком сильно были увлечены своими собственными мыслями о Нем, своими и чужими размышлениями о Нем, своими отношениями с навигатором, а не с мамой или другом, к которым мы ехали. И тут есть два пути — либо узнавать о Боге, либо приобщиться Ему, уйдя на глубину, большую, чем уровень, на котором расположены слова и мысли.
Человечество одержимо навязчивым концептуальным мышлением. Иногда эта одержимость напоминает одержимость некоей невидимой сущностью. К чему привело нас с вами концептуальное мышление, становится достаточно ясно, если подсчитать количество людей, погибших от рук себе подобных за все столетия существования человеческой цивилизации. Это число постоянно растет, несмотря на то что ранние цивилизации у нас вызывают чувство некого превосходства: эти дикари, видите ли, не знали мобильной связи, и к тому же у них не было телевидения. Да. Но у них не было и отравленного океана, дети не кончали жизнь самоубийством, прыгая из высоток, миллионами не гибли люди на дорогах, от алкоголизма и наркомании, от мировых и локальных войн. Если вы думаете, что концептуальное мышление, подменяющее реальность мыслью, а духовный факт — словом, тут ни при чем, то я позволю себе с вами не согласиться. Ибо именно такие слова и мысли, утратив связь с источником Бытия, создают все более рациональную, но и все более слепую и опасную для всей земли современную цивилизацию.
И тут я подхожу, пожалуй, к самому главному. Есть два пространства человеческой природы — внутреннее и внешнее. И наша с вами жизнь, наш с вами союз с Богом и его качество зависят только от того, происходит путаница между двумя этими пространствами или нет. Все главное располагается во внутреннем пространстве человека. Все производное — во внешнем. Вся главная церковь, все подлинное христианство расположены там же, где находится Христос, — во внутреннем пространстве души. Оттуда мы выносим доброе и злое и таким образом формируем внешний мир. До какой-то степени войны, засилье финансовой олигархии, плачевное состояние экологии, крушения, продажность политиков — это то, что мы вынесли изнутри. Но удивительным образом, пораженные странной формой слепоты, чаще всего мы этот внешний мир неосознанно принимаем за основную и единственную реальность и начинаем с ней бороться, разумеется, с самыми лучшими и справедливыми целями. Мы забыли об одном — эта реальность не основная, а производная и бороться с ней бесполезно. Бесполезно пытаться победить следствие, не устранив причины.
Так вот, чтобы улучшить мир или встретить Бога, мы должны заниматься нашим внутренним пространством. Покуда оно не будет очищено от концептуального мышления, от страдательной ориентации на «реальность» внешнего мира или внешней церкви, мы Бога не встретим и Христа не познаем. Мы этот внешний мир даже не увидим, потому что, давайте признаемся честно, мы давно уже видим не розу, а свое представление о розе, не человека, а свою личную легенду о нем, не девушку саму по себе, а то, как она выглядит на фоне современной моды или голливудских образцов красоты. Мы не видим внешнего мира, потому что наш внутренний мир захламлен концепциями, цитатами и чужими словами. Потому что мы видим именно слова и мысли, даже порой не осознавая этого, их, а не что-либо другое. И когда Христос говорит о покаянии, Он говорит об очищении от искаженного видения себя и мира, об избавлении от «мудрого мира» эгоистичных мыслей, готовых концептов, подмены внутреннего внешним, разделяющих нас с Ним, как ров с водой или телевизионный экран, создающий видимость близости, а на деле проецирующий в сознание иллюзию.
Эта перегородка рушится во время тяжелой болезни или смерти близкого человека, при других сильных потрясениях, когда слова не утешают, а мысли не в состоянии указать выход. Именно в этих ситуациях и происходит прорыв человека к Богу, обретение истинного зрения, духовного, выход из одержимости параллельным ему миром слов и мыслей, который мы так часто, не замечая этого, принимаем за основной.
Но и слово слову рознь. Если оно рождается в глубине богообщения, в недрах тихой Встречи, оно работает как свидетельство. Ему стоит верить. Ему можно приобщиться. Но если оно заемно, если оно вычитано, услышано, повторено, остыло и стало цитатой, то это как раз та иллюзия, та перегородка, которая все надежней отделяет нас от нашего родника жизни, от Духа, от Христа.
Как же пережить такую Встречу, уйти от подмены? Как выбраться из гипноза слов и концептов? Прежде всего заметить его. Честно практиковать признание подмены каждый раз, когда это происходит. Расчищая внутреннее священное пространство. Бодрствуя. Осознавая, что мое слово — всего лишь слово, что моя мысль — всего лишь мысль, а не реальность. Что и слово, и мысль расположены на фоне Реальности, которая не есть ни слово, ни мысль. И лучше всего ее слышно в тишине, в паузе между вдохом и выдохом, в самом дыхании. В сострадании, которое уводит нас от одержимости внутренним эгоистическим миром. В терпении и принятии боли, которая, если сказать ей «да», а не бежать от нее, не отупляет душу, а выжигает эго. В самозабвенной молитве. Это азбучные, но трудные для исполнения вещи. Потому что никто, кроме меня самого, их не осуществит.
Для них, как уже было сказано, нужно усилие осознанности, бодрствование. Только вещи внешнего мира происходят «сами собой» — бесконечные разговоры ни о чем, часы у телевизора, поток негативных мыслей, череда недобрых чувств, или, наоборот, эйфория от кратковременной удачи, больших денег, нового автомобиля, одержимость финансовым успехом, борьба за справедливость. Все это происходит «само».
Я с уважением отношусь ко всем социальным реформам, но всегда помню, что, если в руки духовно нетрезвых людей вложить самый гениальный план спасения мира и дать им победить с этим планом либо путем реформ, либо революционным путем, осуществить они его все равно не смогут, потому что для того, чтобы это сделать, им надо сначала протрезветь духовно. Любое сообщество, не достигшее духовной трезвости, никогда не придет к успеху, потому что «исходник» его не «камень» и не «скала», а общность более или менее эгоистических личностей. (Кстати, такой план в руки людей вкладывался неоднократно, одно из его имен — Благая весть, Евангелие.) Вот почему Христос никогда не говорил о политических реформах, но постоянно настаивал на обретении внутренней духовной трезвости, которую называл обретением зрения или пробуждением. Единственная территория улучшения мира, которая всегда у меня под рукой, — это территория моей собственной души, и она именно для того дана мне, чтобы ее возделывать, в труде и любви. Чтобы духовно трезветь. Все остальное приложится.
Бог поможет, но действовать должен я сам. Главный храм, внутренний, единственный, где живет Христос реально, должен быть очищен мною самим, и тогда я увижу и мир внешний не через призму своего разочарования и эгоизма, делающих его сумрачным и недобрым, а в сиянии Божественного света, во всей его немыслимой глубине и свежести.
Автор: Андрей Суздальцев
Фото: fotobank.com; из архива ХЦ «Возрождение»