Тема

Трость надломленная и свобода

Андрей Суздальцев
Журнал/Архив/Номер 33/Трость надломленная и свобода

«Трости надломленной не переломит...» (Мф 12:20)

Трость надломленная и свобода

Мы много и охотно говорим и пишем о Распятии, о Христовых муках, о том, как Он, будучи человеком, терпел холод, усталость и труды, — и все это глубинная правда о Боге, ставшем человеком. А вернее, часть божественной реальности, которую Иисус открыл нам во время Своего пребывания на земле. Но часть, если сделать ее центральной, способной заменить всю картину, способна к гипнотизму. И потом вот еще что: человек (страдающий, больной, греховный) всегда будет выбирать ту часть картины, с которой он находится в общих «вибрациях», в отождествлении, — он выберет созерцать боль, потому что почувствует себя в своей собственной боли больше не одиноким; он выберет страдания и борьбу, потому что кто-то разделил их с ним; он выберет жертву, потому что сам чувствует себя жертвой. Муки Христовы на кресте, великая тайна Бога, ставшие символом европейской, а позже и всемирной духовной жизни, отодвинули на задний план всю остальную божественную реальность, о которой сказано, что пребывающие в ней — блаженны. Как знать, какой была бы история нашего мира, если бы он так сильно не загипнотизировал себя изображением части жизни Иисуса — мукой крестной — и так сильно не проспекулировал бы на ней (инквизиция, опричнина, Крестовые походы, политические манипуляции самой церкви). Ведь у апостолов крест как символ был не на первом месте. В первых общинах изображались рыба, переплетение букв, вино, виноградная лоза — радостные, мирные и святые вещи мира.

Мы живем в мире, где борьба стоит на первом месте; сам принцип борьбы, сам фактор соперничества, сам стимул победы и выигрыша — все они настолько вошли в ритм жизни и мысли современного человека, что зачастую почти им не ощущаются. Недавно я разговаривал с одним знакомым менеджером, молодым человеком, и, когда сказал ему, что в борьбе победителей не бывает, что чем больше он будет бороться, тем сильнее он будет зависеть от противника, он меня не понял. Он был искренне озадачен и спросил меня: «А как же жить иначе?» Пример жизни иной, жизни, не завязанной на борьбу и на противника, мы видим в Евангелии, в жизни Иисуса.

Борющийся не свободен. Понаблюдайте за борцами на ринге или в программе «К барьеру», в любом другом телешоу, где противников сталкивают лбами, как боевых петухов, и вам многое станет ясно. Борец всегда, даже в пространстве, расположится, примериваясь к тому, как расположен в нем его противник, и борец всегда будет зависеть от любого движения своего соперника. Про него можно до какой-то степени выразиться так, что им управляет противник, и это будет чистая правда. То же самое относится к реактивным репликам людей в ТВ-шоу или в обыденной жизни, к которым все мы прибегаем, пытаясь одержать верх в той или иной ситуации. Печально, но факт — жизнь утверждающего себя каждый день в социуме горожанина (магазин, метро, офис) из таких вот действий и реакций в основном и состоит. И здесь ситуация та же самая — нами управляет противник. Наше поведение, наша логика, наш ход мыслей полностью зависят от того, что он сделает или скажет, и не важно, где это произойдет — на работе с рассерженным начальником или дома в разговоре с имеющей свое мнение и уставшей женой. Или в тюрьме. Или на пароходе. Или в Думе. Не важно. Такие действия, продиктованные неосознанными реакциями на ограниченного противника, сами являются ограниченными. И уж конечно не свободными. Борющийся крепко привязан к своему противнику и особенно к его недостаткам.

У борьбы есть цель — победа. И она превращает меня в средство.

Борьба — это зависимость.

Борьба со злом — это зависимость от того, что делает зло. Борьба со злом ориентирует на зло.

Когда я слышу о новой волне борьбы с преступностью, коррупцией или наркотиками, я испытываю грусть, потому что мне уже ясно, что никто эту борьбу не выиграет. Что в борьбе противники взаимо-связаны. Что в борьбе чем сильнее я нажимаю, тем сильнее упираюсь в противодействие.

У всех священных войн был плачевный конец, не содержащий в себе ничего священного.

Борьба людей, эта сплошная судорога, передается природе: ураганы, землетрясения, тысячные жертвы — результат постоянной агрессивной, разрушительной борьбы как формы существования, ставшей привычной.

Давайте посмотрим на Иисуса, сидящего на берегу озера и созерцающего закат солнца. Кинем взгляд на Него во время беседы с учениками или когда он любуется цветами, сравнивая их с царской одеждой. Увидим Его несущим бесконечный свет, радость и красоту всем, кто Его тогда окружал. Тайну, от которой пело сердце и которая звала и красоту мира увидеть, и преодолеть все тупики и замки́ в твоей душе, самые ее черные и безнадежные закоулки, чтобы туда вошел живой свет, сила, мудрость. Увидим радость, которая мощно шла от Него, расширяясь кругами, захватывая дерево, человека, животных, птиц, звезду…

Но разве не сказано у Луки, что Господь находился в борении в Гефсиманском саду во время тяжелейшей Своей молитвы? Сказано, и слово «борение» употреблено в Евангелиях только один раз и только в этом месте. Давайте задумаемся. В борьбе всегда есть противник. Кто же был противником Иисуса там, в Гефсимании? Конечно, это священная тайна, что там происходило, и возможно, постичь этого никому до конца не удастся, но мы знаем, что нельзя по большому счету назвать противником Богочеловека ни сатану, ни зло мира. Если мы назовем противником Бога сатану, то, не уточнив смысла, придем к дуализму Бог—сатана, который есть в зороастризме, придем к противоречию — к тому, что сатана столь же «силен», как Бог. Но ведь само слово «сатана» значит «противящийся», скажут мне. И правильно скажут, потому что Сатана и человек противятся Богу, но Бог не считает их Своими противниками, Он подобно солнцу освещает и злых, и добрых и зовет на пир всех, кого встретит на дорогах. Ни Бог, ни Богочеловек не завязаны через борьбу на ограниченные слова и ограниченные действия «противника» — ни тех, кто кричит «Распни!», ни тех, кто спрашивает «Что есть истина?», не нуждаясь в ответе, или говорит: лучше для нас, чтоб один человек погиб, тот самый Иисус из Назарета. И ни тех, кто прибивает Святого к столбу, а тот в ответ не ненавидит, не хочет отомстить, взять реванш, опрокинуть, а молится отцу — «прости, потому что не ведают, что творят». А когда-то, во время Своих земных дорог, отвечает Иоанну, требующему, чтобы молния наказала негостеприимных хозяев, отвергнувших божественного путешественника и его учеников, — не знаете, какого вы духа.

Так что же, Христос не борется?

А как бы нам этого хотелось! Как бы мы оправдали все наши священные войны, все наши священные костры, всю нашу ненависть к мусульманам, евреям, атеистам, богачам, вообще плохим людям.

Так нет ли в таком образе Христа слабости, сентиментальности, толстовства, безвольности?

А есть ли слабость в альпинисте, идущем к вершине, рискуя жизнью, вкладывая в подъем максимальные усилия, на которые только способен человеческий организм, пренебрегающем сном, несущем на себе огромную тяжесть? И все же у него нет противника — гора, которую он «покоряет», его и держит, его и несет, и дает опору его ногам. Здесь есть огромный труд свершения, мощное деяние, но нет борьбы. Оказывается, такое возможно.

Иаков, борющийся с ангелом, выиграл, когда «проиграл» Богу.

Господь Христос не воевал — скорее это было священное деяние, схожее отчасти с танцем, в котором нет противника, а есть напарник. И если с ним вести себя правильно, не противодействуя ему, но вовлекая в Божественную траекторию Своей жизни, то возможно, что он прозреет для истины, как это произошло с апостолами или женщиной, которую хотели побить камнями. Как это случилось с центурионом, или с разбойником на кресте, или с Никодимом, пришедшим к Пророку из Назарета ночью и уже не расставшимся с Ним никогда.

Этот принцип, кажется, уловил создатель восточного единоборства айкидо — там нет противника, там нет победителя, там есть вовлечение напарника в парадоксальное общее действие на качественно ином уровне, высвобождающее его для новой жизни.

Не было человека более свободного на земле, чем Иисус. И хотя Честертон, писатель, мной уважаемый, сравнивал деятельность Иисуса с военным походом, мне кажется более точным сравнить ее со священным деянием, восходящим к пророческой практике совершения действий абсолютно непредсказуемых, ибо их логика идет не от правил ограниченного вечной борьбой мира сего. Сравнить ее с таким парадоксальным деянием, которое, выпрямляя вывихнутые суставы мира, имея дело с огромной внутренней империей зла, трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит.

Праведный гнев к Богу не приводит, и голос народа не является голосом Бога, когда народ в праведном гневе кричит «Распни его, отпусти нам Варавву!».

И еще есть закон, что в мире всегда возрастает то, чему я дарю энергию своего внимания. А я могу подарить ее борьбе, Распятию и его мукам, врагам Христовым. И забыть про основное, про любовь, которой сотворен мир.

Но нет силы большей любви, которая не проигрывает, потому что не имеет противников. Именно ей стоит отдать и мысли, и слова, и внимание, и жизнь.

И когда я вовлекаюсь в борьбу, внешнюю или внутреннюю, «справедливую и праведную», я стараюсь вспомнить об этом.

 

Автор: Андрей Суздальцев
Фото: wikipedia.org


Работает на Cornerstone