Тема
Тяга к творчеству проявляется в самом раннем возрасте, чуть ли не в младенческом. Дети склонны к словотворчеству, к работе воображения. Корней Чуковский собрал увлекательную книгу детских рассказов и разговоров («От двух до пяти»). Борис Пастернак возводит творческий импульс к самым истокам языковой стихии: «Так начинают. Года в два от мамки рвутся в тьму мелодий, щебечут, свищут, а слова являются о третьем годе… Так начинают жить стихом». Смутное проявление сознания отражается в звуке, тождественном смыслу. В поиске соответствия. В юности призыв к творчеству усиливается, но и претерпевает муки рождения. Редко кто в юности не писал стихов. Жажда чего-то возвышенного, более совершенного, в отличие от того, что тебя окружает, свойственна юности. Ее порыв — романтический полет. Александр Блок, встретив однажды барышню из соседнего имения, увидел и воспел в ней таинственную незнакомку, Прекрасную Даму. Он посвятил ей множество стихотворений. Это был ответ на призыв свыше. Он воплотил в стихе образ небесного создания, аналога которому в жизни не находил. И он был влюблен в образ, а не в его вдохновительницу. Заметим к тому же, что Прекрасная Дама Блока — это не Пречистая Дева. Валерий Брюсов писал об этих стихах, что в них «звучит грустная мечта о нездешнем детского сердца».
Вспоминается предостережение Христа: «Не мешайте (не препятствуйте) детям приходить ко мне». А мешающих — неисчислимое множество. Особенно со стороны взрослых наставников, ревностно «любящих» Христа, а на самом деле любящих свое положение, лишь по видимости близкое к святыне. Это они ограждали (и ограждают) Его от постороннего внимания. Пушкин видел таких оградителей в лице мирской власти, заполучившей святыню в личное пользование.
Так или иначе, а детское сердце, не пробившееся к Господу, остается таковым до гробовой доски — инфантильно-восторженным или инфантильно-обиженным. И жажда слышания слов Господних остается неутоленной. А творчество, если оно не угасло, удерживается на самоутверждении, на бесплодном нарциссизме. Законодатель декадентского искусства Валерий Брюсов сформулировал свое завещание молодому поэту:
«…Никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
…Поклоняйся искусству.
Только ему безрассудно, бесцельно».
Искусство может быть идолом. Иудеи, напуганные поведением Моисея и заставившие его брата Аарона сотворить им видимого бога, были поклонниками искусства, идолопоклонниками. Нельзя отказать им в эстетическом чувстве. Аарон, наверное, был неплохим ваятелем, если вокруг его творения, золотого тельца, они скакали и радовались как дети. Слышались возгласы: «Вот бог твой, Израиль, который вывел тебя из земли Египетской» (Исх 32:4). Они тоже жаждали Бога. Могучего и богатого. Аарон отлил его из золота. Бога, прекрасного в их представлениях. Но — искусственно созданного. Скрижали Завета для них, выражаясь современным языком, были филькиной грамотой.
Жажда Бога — это жажда любви, истины, справедливости, добра. Утолить ее можно только во встречном движении: идти навстречу, а не умирать от жажды у ручья. Встречное жертвенное усилие — залог творчества. Сторонний наблюдатель безразличен к истине и никогда ее не воссоздаст — ни в искусстве, ни в жизни. Он и есть то самое теплохладное существо, близкое к животному состоянию. Творчество — достояние человека.
Он и в продолжение рода вносит творческое начало — уроки воспитания, завещанные Творцом. Воспитание человека — это высшее творчество, несопоставимое ни с одним из художественных дарований. Человеческая природа не глыба мрамора, из которой гениальный скульптор вырубает все лишнее, создавая идеальный образ. Хотя сравнение соблазнительное. При воспитании без Божьей помощи не обойтись. Это хорошо видно на примерах нашего недавнего прошлого, когда незаменимая помощь была вытеснена из семейного круга. И круг в большинстве случаев распадался. Аннигилировалась семья, которая, в отличие от животной модели, от примерного обезьяньего сообщества, есть содружество личностей, феномен сотворчества и взаимовлияния.
Без Божьей помощи не обойтись и в художественном творчестве. Хотя она может быть опосредована и не осознана самим художником. «Настоящее искусство, — пишет отец Владимир Зелинский, — не бывает вне связи с изначальной Истиной, общей для всех».
О чем повествует рассказ Варлама Шаламова «За письмом»? Он, вчерашний зэк, но еще не выпущенный на свободу, рассказывает о том, как добирался пять суток по зимним колымским дорогам в областное управление, откуда пришла телеграмма о письме. Проехать нужно было 500 километров на собаках, на оленях, на груженной углем пятитонке. Он не знал, от кого письмо. Но жажда общения с тем, другим, свободным миром (как с тем светом) была столь велика, что превозмогла бы и тысячу километров.
Письмо было от Бориса Пастернака. Благословенная помощь, сотворчество, явленное в поступке.
И вот пушкинское «духовной жаждою томим». Стихотворение «Пророк». Неизвестно, когда он его написал. Черновик не сохранился. Есть предположение, что начал после Декабрьского восстания на Сенатской площади, то есть почти за год до того, как показал его московским друзьям. Тогда пометил, а закончил, быть может, накануне отъезда из Михайловского, вызванный императором в Москву. А может быть, и в дороге. Не стоит гадать… «Все же истинно великое безначально…» — сказал бы Пастернак. «Пророк» — не только явление литературы, но событие русской жизни в ее сокровенной глубине.
Тот, кто испытывает духовную жажду, видит, что вокруг выжженная беспросветная пустыня. Пленный дух, ищущий выхода, стоит перед реальностью: в пустыне жажду утолить нельзя. Скитаясь во мраке, выхода не найти. Чем сильнее жажда, тем острее желание преодолеть мрак. В этом тупике, на пике обостренного чувства и появляется серафим, существо иного мира. Появляется на перепутье, не ущемляя свободы человека. Можно отступить и снова уйти во мрак, а можно прислушаться, замереть. И решиться на встречу.
Его прикосновение едва ощутимо. Вроде бы усыпляющее («как сон»), оно на самом деле побуждает к бодрствованию. Как прививка, как провокация на выздоровление: «Отверзлись вещие зеницы». Это орган про-зрения, пред-видения, которому доступен горний и дольный мир, ближний и дальний космос. Происходит преображение плоти, всего телесного состава. Когда-то было обещано: «Возьму из плоти вашей сердце каменное, а дам вам сердце плотяное» (Иез 36:26). Теперь же плотяное обращено в пламенное.
Ветхий человек в поэте — умер. Воскрешение совершилось. Голос Бога услышит тот, кто решится отдать всего себя спасительному серафиму. Духовная жажда открывает поэту истинное призвание. Он не потеряется в пустыне, он будет преображать ее.
Автор: Александр Зорин
Фото: fotobank.com
