Тема
Несколько лет назад я оказался в тюрьме для пожизненно заключенных в качестве радиокорреспондента, и в мои задачи входило задать кое-какие вопросы обитателям камер и записать их ответы на диктофон. Я долго думал, о чем спросить этих людей, находящихся здесь долгие годы из-за того, что они совершили и за что так жестоко теперь расплачивались. И, решив, что они были лишены в нынешней своей жизни многих вещей, но только не времени для раздумий, я остановился на двух «бытийных» вопросах: во-первых, в чем, по их мнению, смысл жизни, и во-вторых, что такое счастье. И вот я иду от камеры к камере, поднося микрофон к решетке, вижу, как подходят ко мне люди, вижу их глаза, их напряженные лица, их желание ответить, и… не слышу ответа. Оказывается, никто из пожизненно заключенных эти вопросы себе не задавал. Ни разу. Несмотря на обилие времени и сломанную преступлениями жизнь. Несмотря на страшную кару. Один из них метнулся куда-то вглубь камеры, ошеломленный и обозленный тем, что не может найти слов для ответа, потом вернулся, отстранил товарища и снова попытался что-то сказать в микрофон. И снова не смог.
Людям, находящимся здесь, эти вопросы не приходили на ум. Им было не до них. Но почему? Неужели им была безразлична их жизнь?
И еще одна вещь меня поразила, наверное, по контрасту с отсутствием в камерах самых необходимых вещей, — в каждой из них работал телевизор.
А жажда Бога, жажда жизни оказалась у этих людей перекрытой.
Мы жаждем жизни. Мы жаждем любви. Особенно в юности. Мы способны остановить свой взгляд на небе и пережить не поддающееся описанию чувство бесконечной и радостной тайны мира, в ответ на которую внутри нас отзывается тайна, родственная этому беспредельному звездному пространству. Не все называют этот контакт с мировой глубиной переживанием Бога, но почти все ощущают жажду этого контакта. В любви, в отчаянном молодечестве, в странной песне души, в желании обнять целый мир, в музыке. Даже в пьянстве, даже в наркотиках — человек, утратив подлинные ориентиры и перспективу, стремится прикоснуться к свободе, к самоотречению, к иному. И погибает от этого. Мы все сделаны из «божественного вещества», оно — наша истинная природа, оно и есть мы. Однажды один очень глубокий человек сказал мне: человеческое сердце создано бесконечным и ничем конечным поэтому не может удовлетвориться. И я согласился с этим. Но человеческое сердце может быть обмануто, может быть заворожено, может быть загипнотизировано. Чем? Бесконечным потоком конечных вещей. И как только человек ставит на общепринятые ценности, он попадает в гипноз. Потому что все общепринятые ценности — конечны. Поразительно, но даже в церкви, имеющей дело с бесконечным, человек должен проделать свой собственный путь, ориентируясь, конечно, на знания и опыт других, но все же находя, порой мучительно, свои собственные уникальные ответы на те вопросы, которые ставит перед ним его жизнь верующего. Как только он решил, что знает, как жить, и знает Бога, он останавливается в развитии. Потому что знать (в интеллектуальном, словесно выраженном значении этого слова) можно только конечные вещи — Бога знать нельзя. Бог — это всегда новое, это всегда кризис, всегда то, с чем еще не сталкивался, про что нельзя сказать: я знаю, как Он поступит. Бог — опасен. Когда Библия пишет о познании Бога или истины, она имеет в виду совсем другое: не словесное, не интеллектуальное познание, а встречу бесконечного в человеческом сердце с тем бесконечным, что мы называем Богом. Встречу и единение.
Каждый из нас состоит словно бы из двух людей. Один человек — это наше эго. Оно живет вещами зачастую невероятно увлекательными, но всегда конечными: словами, мыслями, инстинктами, неудовлетворенными желаниями, памятью (сберегаемой информацией о чужих словах и представлениях, которые мы почему-то считаем своими). Эго — это пища и строительный материал для любого матричного государства (а разве другие бывают?), заинтересованного в своем существовании куда больше, чем в счастье и жизни отдельного своего гражданина. Для такого государства эта жизнь — только предлог к расширению собственных возможностей, которые иногда называют демоническими. Матричное общество, давшее миру правителей типа Мао Цзэдуна, Сталина, Чингисхана, основывалось и будет основываться, как любая конечная система, стремящаяся к бесконечному могуществу, на человеческом эго.
Конечное эго создает конечные и страшные общества. И то, что тоталитаризм, кажется, остался позади, ничего не значит. Там, где действует и работает эго, результат всегда будет направлен против Жизни, хотя достигается он на первый взгляд именно в погоне за жизнью и ее благами. Вырубаются леса, уничтожаются целые народы и их культуры, унифицируется оригинальность. Землю трясут шквалы и наводнения. Свирепствует терроризм. Города-монстры перемалывают каждый день и выбрасывают на свалку тысячи жизней — никакие человеческие жертвоприношения индейцев с этими «процентами» городской жизни не сравнятся. У нас, кажется, все есть — гражданские права, автомобили, доход, возможность финансового успеха, и мы склонны хвалить цивилизацию, давшую нам это. Но давайте вспомним о человеческих жертвах, приносимых на новых, порой виртуальных, пирамидах-вавилонах, которые никуда не делись, лишь обрели современный дизайн. Более того, жертвоприношения возросли в сотни тысяч раз, просто их перестали так называть, всех этих погибших солдат, бомжей, наркоманов, самоубийц, не родившихся из-за абортов детей, жертв на дорогах, горожан, умерших от стрессов, плохой воды, табака, отравленного воздуха, скученности, невозможности поглядеть на звезды, озлобленности, терроризма.
Большинство членов современного общества ведут себя так, словно находятся под воздействием немыслимо мощного гипнотизера, ничем не отличаясь по существу от пожизненно заключенных, «граждан тюрьмы», что за все годы, проведенные в тюремных стенах, так и не осмелились взглянуть правде в глаза, не спросили себя ни разу: а может, все, что я сделал, — страшная ошибка, слепота? А в чем же тогда настоящий смысл жизни? В чем ее настоящее счастье?
Один американский поэт, человек тонкий и талантливый, однажды сказал мне: гением быть неприлично, это насилие над другими, это плохой тон. И я подумал, что стиль «все мы люди в джинсах» перешел и на поэзию. Будь, как все, иначе ты опасен.
Но ведь наиболее опасен и наиболее, что ли, гениален Сам Источник Жизни, Бог. Опасен, потому что Он бесконечен в мире конечных величин, потому что Он — смерть для самодовольного эго, ищущего спасения в усредненности, в обезличивании, в отсутствии гениальности, в согласии на матрицу в обмен на конечные права, безопасность, удобства и комфорт. И эго начинает все громче кричать об опасности гениальности, о правах сексуальных меньшинств, о чипизации населения, о ненужности лишнего образования в школах или, как это я сам слышал на недавнем литературном фестивале в Самаре, об отделении духовного от писательской работы. У эго есть несколько излюбленных орудий успокоения, создания иллюзии комфорта, внедрения подсознательных и сознательных манипулятивных клише, стереотипов и ценностей: телевидение, мобильная связь, отчасти интернет. Когда я увидел телевизоры в камерах, я понял, что они — инструмент подавления личности, не зря они ведут свой огонь без передышки. Просто заключенные их не выбирают, а мы выбираем «добровольно» и думаем, что свободны. Но их выбираем не мы, а наше эго, создающее империи, безработицу, сталиных, пол потов и обманчиво свободные информационные общества. Тюрьма начинается внутри, на территории эго. Делающий грех — раб греха — сказано навсегда. Настоящая тюрьма — это неосознаваемое эго.
Второе орудие эго — мобильный телефон, очень несовершенный, но точный прообраз тех I-чипов, которые вскоре переместятся нам под кожу для нашей же безопасности и удобства. Если, конечно, мы «в целях всеобщей безопасности» это допустим, а почему бы и нет, ведь до сих пор допускали же. И тогда процесс создания биоробота из человеческого материала войдет в завершающую фазу.
Общество хочет безопасности любой ценой. Но Бог опасен тоже любой ценой, даже ценой собственной жизни, распятием. «Ангел страшен», — пишет великий поэт Рильке. Страшен для всех наших конечных представлений. Ибо он обжигает и сокрушает их. Общество стремится быть защищенным — Бог, Жизнь беззащитны. И теперь ясно, что нам с Богом не по пути. Нам с Жизнью и любовью не по пути. Нашему эго не по пути с нашей изначальной и бесконечной природой. Вопрос этот еще никогда не стоял с такой остротой, с такой наглядностью. И я не знаю на него ответа. Каждый ищет его сам. Знаю только, что раз увидевший, как горит огонь бесконечной божественной жизни в человеке, не забудет этого никогда. И пока такие люди-факелы, как Антоний Сурожский, Александр Мень и сотни других, о которых мы иногда даже и не слышали, живут среди людей, огонь божественной жизни будет перекидываться на тех, с кем они соприкасаются, потому что все мы созданы из горючего материала — божественного вещества. Это опасно. Но это и есть жизнь. Единственная и неповторимая.
Автор: Андрей Суздальцев
