Тема

Бог как Слово, Бог как Реальность

Андрей Суздальцев
Журнал/Архив/Номер 30/Бог как Слово, Бог как Реальность

Бог как Слово, Бог как Реальность

Недавно в разговоре с одной американской слависткой я услышал, что любимое мной стихотворение Пушкина «Пророк» — стихотворение сатанинское. Я сказал, что выдающиеся русские богословы приводили эти стихи как пример гениальной духовной поэзии, но в ответ услышал, что это ее не волнует. Бог, по ее мнению, не может «жечь сердца людей», а должен руководить ими нежно и в любви. Я не стал напоминать ей, что про Бога сказано, что Он — огонь поядающий, потому что в таком случае наш диалог превратился бы в соревнование цитат, а это ни к чему продуктивному обычно не приводит.

Она верила в то, что говорила. И знаете, что такое истинная вера? Это то, во что я верю в данный отрезок моей жизни. Все, во что верят другие (например, то, что «Пророк» — жемчужина духовной поэзии), — это самообман, суеверие, а то и ересь. На практике именно такое определение веры и работает. В чем же его абсурд?

Моя визави принадлежит к группе людей, которая толкует Библию не так, как другие группы людей. Она так же, как и они, читает тот же самый текст Священного Писания, но трактует его «единственно правильным» способом. То же право присваивают себе все остальные экзегеты, принадлежащие к той или иной религиозной общности. Но договориться друг с другом они не могут. Потому что подразумевается, что полнота веры находится именно в их ведении. Далее встает очень серьезный вопрос: верят ли они в одного Бога? Или наши христиане — политеисты, и у каждого из них свой собственный Бог: у православных — православный, у католиков — католический, у протестантов — протестантский? Вопрос этот не столь нелеп, как может показаться на первый взгляд. Когда я вспоминаю мои представление о Боге в тот период, когда я только пришел в церковь, то вижу, что они сильно отличаются от представления о Боге через семь, скажем, лет и, конечно же, от моего ощущения Бога сейчас. И это естественно — вера растет и развивается. И все же не разные ли это были «боги», в которых я верил и в которых мне еще предстоит верить? Нет, не разные. Разный был я. В какие-то моменты своей жизни я в силу тех или иных причин мог видеть одни свойства Неизреченной Сущности — любовь, мудрость, а в другие моменты был открыт к другим его свойствам — силе, творческой мощи. Я рос, я открывался и закрывался, я менял диапазоны своей настройки, я принимал иные частоты Божественной программы, чем прежде.

Мне кажется, вера становится мертвой там, где Бог не меняется. А не меняется Он в том случае, когда живой опыт соприкосновения с Неизреченным подменяется знаниями о Боге. Подменяется несколькими фразами, набором цитат, фиксированными убеждениями, догматами, ставшими буквой, а не духом. Можно знать Бога, а можно знать о Боге. И это два совершенно разных пути общения с Реальностью. О Боге можно знать, даже не веря в него, просто взяв на вооружение то, что о нем говорят верующие. Знать же Бога — это находиться в живой связи с Ним, и даже тогда, когда эта связь теряется, осознавать, что связь утеряна, настройка сбилась, но Он все равно здесь.

У выдающегося бельгийского художника Рене Магритта есть серия картин, на которых изображена трубка. Рядом с изображением трубки стоит надпись от руки — «Это не трубка». Как ни смешно, именно на этих картинах художник выступил как духовный учитель, обличающий суеверие, дающий понять, что произвольный образ вещи не является самой вещью. Что изображение трубки при помощи масляных красок, воображения художника, линий и цвета не является самой трубкой. Не так ли дела обстоят и с верой в Бога?

Знающий о Боге вполне может сказать, что в лирике Пушкина присутствует сатанизм, потому что принимает свои представления о Боге, свое «изображение трубки», за саму трубку, или во всяком случае за единственно истинное ее описание. Такой человек забывает, что другому художнику «трубка», скорее всего, откроется совсем с иной стороны и будет изображена при помощи других красок и линий, и при этом она все равно будет «не трубка».

Суеверие — это когда я отрицаю возможность изображения «трубки» иначе, чем про это рассказали мне те люди, которым про нее рассказали другие. Для забывчивых людей рядом со словом «Бог» в тексте я бы специально ставил стрелочку с пояснением «это не Бог», это только слово. Дело в том, что современная вера зачастую подменяет живого Бога вербальной реальностью. Слова могут животворить, но они же способны убивать. И когда вербальная, словесная реальность становится единственно верной, то тут речь идет уже не о Боге, а само его присутствие, сам опыт живого контакта как-то теряется, исчезает, выносится за скобки. Слова, устные или письменные, превращаются в Бога, подменяют Бога. Поразительно, как неуловим бывает этот процесс и сколь многие верующие ему подвержены, даже не осознавая происходящей метаморфозы.

Создание идола — это фиксация на тех представлениях о Боге, которые у меня есть на сегодняшний день, без возможности их развития. Развивающаяся вера, вера в динамике обязательно откажется от своих прежних представлений, «умрет», как куколка умирает для бабочки. Или же она остановится на словесной реальности.

Мы вообще видим мир не так, как есть, а так, как нас приучили его видеть. Между нами и миром находятся очки, состоящие из представлений наших родителей о том, что такое хорошо, а что плохо, из историй наших собственных жизней, из наших болей и радостей, из наших навязчивых мыслей. Чтобы увидеть мир, как он есть, нужно эти очки снять. Но это нелегкое занятие. Рильке пишет, что видеть ангела страшно. Общение с Богом тем более страшно, потому что в его свете все те ценности, которыми мы живем на практике, сгорают, оказываются тщетными. Общение с Богом приводит к умалению нашего эго, с которым мы себя наивно отождествляем. И поэтому умаление эго или его смерть мы воспринимаем как наше собственное умаление, нашу собственную смерть. И даже если мы читали, что за такой смертью следует рождение, мы не будем торопиться испытать это на деле. Ведь одно дело — читать о чем-то и называть это истинной верой, и совсем другое — привести слова к действию, дать им стать твоей плотью. Дать нарисованной «трубке» стать настоящей. Выйти за пределы «словесного идола» и встретить реальность лицом к лицу.

Вера, вращающаяся вокруг самых правильных слов о святыне, — суеверие. Вера, неподвижная и устойчивая, как эталон метра, не может быть живой. Вера без сомнений — еще книжная вера. Но вера, преодолевающая сомнения и демонстрирующая это на деле, — уже вера не мальчика, но мужа.

Есть что-то насильственное, когда человек одной веры спорит о своих убеждениях с носителем другой веры. Это свидетельствует о том, что человек отождествил свою личность и даже свою веру с некоторым набором эгоистических установок и тем ее ограничил и так же поступил по отношению к своему собеседнику. Но человек ведь не ряд установок и убеждений по поводу веры, по поводу Бога, по поводу истины. Человек — намного больше. Он бесконечное существо, сын Божий. Он состоит не только из слов и памяти, но еще из той запредельной жизни, которая в нем присутствует, чаще всего скрытно, а иногда вырываясь на поверхность.

Я видел, как неверующие люди рисковали жизнью, чтобы спасти другого человека, и как верующие отравляли жизнь друг другу. В чем же правы первые и неправы вторые в таких ситуациях? В том, что в первых действовал вложенный Богом первичный импульс любви, опережающий слова, размышления, эгоистические установки, он просто бросал одного человека другому на помощь. В таком человеке проявлялась его божественная суть вне зависимости от словесно оформленных концепций. Такой человек действовал вне суеверий. А вторые боролись за правду, как только они ее понимали.

И теперь я, пожалуй, мог бы дать ответ на вопрос, что такое суеверие. Это вера, ограниченная потребностями эго. Вера в престиж, успех, концепции, словесные конструкции — во все конечное. Суеверие — это вера без любви. Там, где вера сочетается с любовью, она обязательно будет расти в нужном направлении. Любви не нужны концепции и даже слова. Ее не обмануть нарисованной трубкой и богом, состоящим из слов. Она не может довольствоваться ничем конечным — ни костюмами, ни миллионами, ни автомобилями. Ей этого мало. Для нее это не предметы реализации. Именно она способна разомкнуть круг эгоистического сознания и привести к невыразимому. Уничтожить эго и впустить Бога. Милость (любовь) всегда опережает истину (веру), в конце концов сливаясь с ней воедино.

Вот почему для того, чтобы любить, требуется мужество.

 

Автор: Андрей Суздальцев

 


Работает на Cornerstone