Свидетельство
Я живу в Норвегии. Мои родители были глубоко верующими людьми. Их христианство было таким, каким они знали его из своего опыта и опыта его 2000-летней истории. С самого моего рождения они пытались передать мне эту веру. Мать рассказывала о дне, когда я появился на свет, — на несколько недель раньше срока. «Ты был таким крошечным, — говорила она, — что мы могли положить тебя в коробку из-под обуви». Врачи не надеялись на то, что я выживу, и прямо сказали об этом моим родителям. Тогда мать послала за священником, чтобы срочно крестить меня на дому. Родители вдвоем совершили молитву, и моя мать пообещала Богу, что если я останусь в живых, то она посвятит меня Господу, чтобы Он мог действовать, как Ему угодно.
С раннего детства я бывал в доме молитвы, но, поступив в гимназию, утратил свою детскую веру. Я хотел стать человеком радикальных взглядов и искал иных путей. Это был мой сознательный выбор. Когда моя мать узнала об этом, она расплакалась. Я слышал, как она спрашивала у отца: «Карл, неужели мы сделали ошибку, отправив его в гимназию?»
В то время Норвегия была оккупирована гитлеровской Германией. С самого начала я активно участвовал в Cопротивлении, посвящая этому почти все свое время. Через год после моего «обращения в радикализм», ранним июньским утром 1943 года, в наш дом, где спали мои родители и я, ворвались четверо гестаповцев и арестовали меня. Тогда я еще не знал, что один из товарищей выдал меня фашистам. Меня заталкивали в машину, когда с веранды донесся дрожащий голос матери:
— Лейф! Помни об Иисусе!
«При чем здесь Иисус? — со стыдом подумал я. — Это ведь только для старых и больных».
Меня отвезли на допрос в главный штаб гестапо на Виктория-Террассе, а потом поместили в одиночную камеру Б-24 тюрьмы на Мёллергата, 19.
В один миг я оказался лицом к лицу со злом, о существовании которого и не подозревал. Я столкнулся с людьми, которые действовали с такой жестокостью, что каждая встреча с ними была угрозой для моей жизни. У меня отняли свободу, дом, родных, друзей — все, что у меня было. Я был предан и заточен в четырех стенах. В камере В-24 не было ни книг, ни бумаги, ни карандаша, в моем распоряжении оказалась лишь столовая ложка.
Хуже всего были допросы, на них в полной мере я ощущал одержимость гестаповцев силами зла. Через три месяца моего одиночного заключения и страданий в Б-24 заглянул начальник гестапо, который вел наше дело, для того лишь, чтобы сообщить о вынесенном мне смертном приговоре. «Окончательно все решится в полицейском суде, а мы сделаем все возможное, чтобы тебя расстреляли», — он улыбнулся и вышел из камеры.
Мысль о предстоящей смерти буквально раздавила меня. Я никак не мог понять, почему именно теперь, когда в последние три месяца я начал осознавать глубинный смысл и назначение моей жизни, она — последнее, что у меня осталось, — будет отнята у меня. Все во мне жаждало жизни. Мне было девятнадцать, и именно там, в камере Б-24, жизнь стала как никогда дорога мне.
Но во время этих испытаний случилось неожиданное. Я вдруг понял, что силы света способны пробиться сквозь сгустившиеся силы зла и ад, воплощением которых стали Б-24 и гестапо. Я обнаружил внутри себя духовную силу и сущность, превосходившие мои физические и умственные возможности. Эта сила провела меня сквозь все зло.
Вот как это случилось. Однажды я ходил по воображаемой восьмерке в камере и думал о детстве: я вспоминал, как мальчиком ходил с отцом и матерью в церковь. Я тогда почти не следил за проповедью и часто думал совсем о другом, например о прыжках с трамплина или о спорте, которым увлекался. Но одно в богослужении неизменно производило на меня впечатление и навсегда отпечаталось в моем сознании, хотя я мало понимал его значение, — это было таинство причастия.
В нашей церкви причастие сопровождалось пением старинного псалма, его мелодия навсегда осталась во мне. И прямо в камере Б-24 я запел: «В ночь, когда Господь наш Иисус был предан...», — в этот момент внутри меня что-то произошло.
Во время пения псалма я каким-то чудесным образом отождествился с Христом: будто бы это я сам пережил все то, через что прошел Он. Христа предал Его ученик Иуда — меня предал мой друг Нильс. Христа избивали и мучили римские солдаты — меня били и мучили гестаповцы. Христа распяли — я приговорен к смерти. И я вдруг ощутил, что Христос находится здесь, рядом со мной. Я физически чувствовал Его присутствие и услышал голос в душе: «Не бойся, Лейф. Я — Победитель. Следуй за Мною».
Вся моя жизнь перевернулась. Cтрах перед казнью, сердечные и душевные муки исчезли. Душа моя наполнилась покоем и радостью, превосходившими всякое разумение. Тот самый я, который еще совсем недавно ходил по восьмерке своей камеры, сломленный физически и духовно, вдруг пережил то, что можно сравнить с воскресением тела и души.
Переполненный внутренней радостью и новым знанием, я упал на колени в Б-24 и стал молиться: «Я приму Твою волю, да свершится она надо мной, какой бы она ни была. Но если жизнь будет подарена мне и я вновь обрету свободу, я полностью посвящу ее Тебе, чтобы Ты мог распоряжаться ею по воле Твоей».
И случилось так, что расмотрение нашего дела в полицейском суде откладывалось до тех пор, пока наконец не кончилась война.
После четырех месяцев в Б-24 меня перевели в концентрационный лагерь Грини, где я получил номер 8231 и был отправлен в десятый барак к двенадцати другим заключенным. Они все до одного были радикалами, участниками движения «Навстречу дню». Свои идеи они излагали мастерски, и я, будучи неискушенным в спорах, постоянно проигрывал им. В христианской среде, где я вырос, не было традиции излагать христианские истины во всей их полноте.
В начале мая 1944 года я познакомился с одним студентом из новоприбывших в Грини. Его звали Олаф Веттерстад. Мы подружились. По воскресеньям мы вместе бродили по лагерю и разговаривали обо всем на свете: о будущем, об учебе, о том, что будем делать, когда выйдем на волю. Мы делились своими надеждами и страхами, радостями и ожиданиями, тревогами и сомнениями. Опыт познания Бога и Христа объединял нас больше, чем другие союзы, которые я когда-либо встречал.
И вдруг все оборвалось. Олафа и пятерых его друзей, проходивших по одному делу, увезли в полицейский суд Осло и приговорили к смертной казни. В Грини их поместили в отдельную камеру и ночью должны были расстрелять. Перед вечерней перекличкой я свистнул Олафу в надежде на то, что он услышит меня, — я хотел поблагодарить его за бесценную дружбу. В это время другие заключенные стали собираться на перекличку. Большинство из них были моими друзьями-радикалами.
В окне показался Олаф. Он подтянулся на решетке и смог выглянуть. Увидев меня, он ясно и твердо сказал: «Спасибо за дружбу, Лейф. Никогда не сдавайся в борьбе за Христа». Я почувствовал, что мои друзья-радикалы, признания которых я так жаждал, смотрят на меня, и не ответил Олафу.
После переклички я бросился в барак. Мне, убитому и подавленному, вспомнился апостол Петр, услышавший крик петуха. Отчаяние захлестнуло меня, я лихорадочно искал места, где мог бы остаться один. Единственным таким местом была уборная. Я заперся там и плакал. И тогда, совершенно разбитый, я снова пережил то, что произошло со мной в Б-24. Я почувствовал Его руку на своем плече и услышал голос: «Не отчаивайся, Лейф. Я люблю тебя. Встань и следуй за Мною!»
В ту ночь Олафа и пятерых его друзей расстреляли. Утром мне сказали, что Олаф оставил нам прощальные слова, отрывок из Евангелия, который он читал своим друзьям: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? <…> Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим 8:35, 37–39).
Через эту боль Христос открыл мне, что в милости и милосердии Божиих мы обретаем, с одной стороны, незаслуженный дар прощения, любви и свободы, примиряющий и освобождающий, а с другой — постоянный Его к нам призыв следовать Ему.
Утром после казни я принял решение. Я обещал Господу никогда больше не предавать истины, открывшейся мне в камере Б-24 и отблеск которой я видел во взгляде Олафа в тот последний вечер. Я решился взять свой крест и следовать за Ним.
На своем жизненном пути я понял, что мы следуем Христу вопреки человеческой природе – слабой и тщеславной и что это не вопрос нашего успеха или поражения, но проявление великой Божьей милости к нам и наш перед Ним долг.
Сегодня нам есть о чем задуматься. Современный мир, такой, каким он предстает перед нами, полон тревоги, страдания, насилия, террора, жестокости и вопиющей социальной несправедливости к миллионам людей.
Но одновременно мы — часть бытия, где наряду с вызовом есть и надежда. У нас все еще есть возможность познать духовные ценности, которые могут преобразить тот хаос, который мы сами создали. У нас еще есть возможность поделиться новым образом мыслей и образом жизни, которые убедят мир в том, что для человечества существуют лучшие пути, чем ненависть, месть, страх, насилие и злоупотребление властью.
У меня есть русский друг, которому сейчас за девяносто. Это Григорий Померанц. Всю свою жизнь он изучал различные культуры, религии и цивилизации. Его преследовали, несколько лет он провел в сталинских лагерях. Сегодня он один из наиболее значительных представителей культуры России. Его жена Зинаида Миркина также известна как духовный поэт. В конце 80-х годов, когда они гостили в Норвегии, мы целую неделю провели в горах. Каждый день мы совершали долгие прогулки. На одной из них я поделился с ними своими мыслями о будущем.
Я рассказал, что был в Америке. И один из известных американских мыслителей сказал тогда по поводу грядущего тысячелетия, что XXI век станет веком Советского Союза. Мне было непонятно, как думающий человек мог прийти к такому выводу. Затем, спустя несколько недель, я гостил у югославского писателя и политика Милована Джиласа, известного моему поколению книгами «Новый класс» и «Беседы со Сталиным». Я не мог не поделиться с ним этой идеей американского мыслителя. Джилас незамедлительно ответил: «Двадцать первый век будет веком Америки». А теперь я хотел знать мнение Померанца. Он на минуту задумался, а затем сказал: «Двадцать первый век станет веком Святого Духа».
Этот ответ удивил меня, и я долгое время размышлял над ним. И чем больше я думал, тем яснее понимал, что именно таким должны видеть будущее я и тысячи других верующих в мире и осуществлять его каждый на своем месте. По сути же в этом нет ничего нового — мы просто должны следовать призыву, прозвучавшему более двух тысяч лет назад: «Ко всем же сказал: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною» (Лк 9:23).
Автор: Лейф Ховельсен (перевод с норвежского Ирины Воге)
Фото: ИТАР-ТАСС
