Тема
«Для меня все вдруг утратило смысл. Как-то внезапно. Моя жизнь, жизнь других людей, жизнь животных и растений — все, что ни есть в мире. Все распалось на бессвязные кусочки.
Я поведал об этом брату. Но ему не дано было меня понять …Мы долго проговорили. Я плел что-то несуразное. Мы оба не очень-то много поняли из того, что я наговорил. Но брат отнесся к этому серьезно... Он сказал, что каждый день тысячи людей, наверное, сталкиваются с тем, когда перед ними словно бы выросла стена. Многим, наверное, бывает от этого тяжело, но потом это проходит. Брат у меня оптимист. Он хотел мне помочь.
А я подумал, что провалился на самое дно. Мне стало страшно, что вот я уже пресытился днями и ничто больше не вызовет у меня воодушевления».«Наивно. Супер». Эрленд Лу1
Как это страшно, когда все утрачивает смысл и сама земля, кажется, уходит из-под ног! Как страшно видеть, как картина мира, которую вы, словно пазл, годами складывали по кусочкам, распадается на части, и вы неожиданно понимаете, что мир, такой, каким вы его себе представляли, более не существует! Вы ли изменились, вселенная ли изменилась вокруг вас, или же ваши исходные данные о ней были ошибочными, это уже не важно, главное, что вы вдруг из понятного и предсказуемого пространства попадаете в сумрачный лес, «утратив путь во тьме долины». И нет больше ориентиров, которые бы подсказали вам, куда идти, к чему стремиться, чего желать.
Считается, что основным кризисом жизни является кризис среднего возраста, именно этому периоду уделяется больше всего внимания. Возможно, это самый болезненный кризис из всех, и все же он не единственный, в той или иной форме подобные тектонические сдвиги происходят каждый раз, когда мы вступаем в новую пору жизни. Чаще всего это случается на рубеже нового десятилетия — в 20 лет, 30 лет, 40 лет. И всякий раз, оказываясь на перепутье, мы задаемся вопросом, как жить дальше, а иногда – жить ли вообще.
Первый, самый ранний, кризис приходится на подростковый период — на канун вступления во взрослую жизнь. Удивительно, как мало внимания и заботы проявляют к детям в этом возрасте учителя, психологи, даже родители. А ведь именно в этот период человек совершает самый большой скачок в жизни, когда меняется абсолютно все — его роль в обществе, степень ответственности за свои поступки, правила игры в отношениях с окружающими. Ребенок, которому вчера еще мама не доверяла право выбора штанишек перед прогулкой, встает перед важнейшим выбором своей жизни — на кого учиться, кем работать, создавать ли свою собственную семью. Но драматизм и болезненность этого кризиса связаны даже не с этими вопросами, а с конфликтом ценностей, который почти неизбежен в этот период. Переходя из мира детства в мир взрослых, ребенок оказывается в иной системе координат, ведь взрослые, которые обучают детей нравственным законам, сами редко по этим законам живут. Социум куда больше напоминает джунгли, где побеждает сильнейший, чем детскую сказку, где награду всегда получают добро и трудолюбие. Вся сложившаяся картина мира кажется плодом лицемерия и лжи, а новую построить очень сложно, потому что своего опыта еще не хватает, а к чужому доверие потеряно. Этот период окрашен страхом перед будущим, растерянностью и чувством одиночества, покинутости. Герой романа Джерома Сэлинджера «Над пропастью во ржи» Холден Колфилд — один из самых ярких примеров такого кризиса. Мальчик отторгает, ненавидит мир взрослых с его ханжеством и душевной черствостью, для него этот мир подобен пропасти, которая открывается неожиданно, как перед ребенком, бегущим в высокой ржи, и сам Холден, болезненно переживающий этот кризис, мечтает встать на краю, чтобы уберечь детей от падения: «Понимаешь, я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи… А я стою на самом краю скалы над пропастью, понимаешь? И мое дело — ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть»2.
Второй кризисный период в жизни, кризис тридцатилетних, — самый странный и плохо изученный из всех. Это кризис пресыщенности, кризис реализованных фантазий. С одной стороны, к этому возрасту человек достигает самого расцвета, все ему под силу. С другой стороны, все, о чем он мечтал и к чему стремился в юности, испробовано, прожито, а часто и лежит в осколках. Позади несколько историй любви, иногда и разводов, разбитых иллюзий. Позади профессиональные начинания, успехи, многое достигнуто, но зато и определились границы притязаний. Увлечения юности прожиты и пережиты, высоты взяты, глубины покорены, все дороги пройдены, а лучшие книги прочитаны. Кажется, весь мир еще впереди, только непонятно, ради чего жить и к чему еще стремиться. Подобный кризис переживал лермонтовский Печорин, современные герои Евгения Гришковца, Фредерика Бегбедера и Эрленда Лу. Они редко осознают, что с ними происходит, трудно ведь признать, что тебе худо от добра. Для них кризис проявляется в том, что они начинают неосознанно разрушать свою жизнь, прячась от себя в алкоголе, случайных связях, бессмысленных конфликтах с окружающими, так как в первую очередь им становится тяжело жить с самими собой.
Третий, тот самый пресловутый кризис среднего возраста, приходится на 40 лет. Его еще называют кризисом половины жизни, хотя правильнее было бы определить этот период как точку невозврата, как начало конца, именно так он и воспринимается переживающими его людьми. В этом возрасте человек впервые осознает, что времени жить осталось не так много и ничего уже не изменишь. Мы ведь с детства не приучены ценить моменты бытия, мы растрачиваем жизнь впустую, не задумываясь о том, насколько качественно прожили дарованные нам годы. В 40 лет наступает момент расплаты — мы понимаем, что ни сил, ни времени на то, чтобы что-то исправить и все начать сначала, уже нет. А что если жизнь не удалась?
Вспоминаются строчки из Данте: «Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу, Утратив правый путь во тьме долины»3.
Я хорошо помню свой юношеский кризис, помню, как рухнул мир вокруг, как исчезли четкие контуры черного и белого, делавшие жизнь ясной и предсказуемой, а вместо них соткалось сумеречное пространство, в котором невозможно было понять, что хорошо, а что плохо, кто друг, кто враг. Было очень страшно и больно, но именно тот шок заставил меня впервые задуматься о смысле жизни и начать духовный поиск, который привел к Богу. Ведь любой кризис — это одновременно и конец, и начало, но в духовном смысле это в первую очередь возможность возрождения души.
Человеку свойственно стремиться к стабильности: составив свою картину бытия, он становится консерватором, он не готов воспринимать информацию, которая расходится с его представлениями. Но мир невозможно свести к нескольким формулам, любая картина мира ошибочна, потому что она не может охватить ни его многообразия, ни его изменчивости. Кризис в этой ситуации неизбежен, он лишь отражает конфликт между мертвой иллюзией, с одной стороны, и живой реальностью — с другой. Для верующего человека в этой ситуации кризис необходим, так как он возвращает ему возможность услышать сердцебиение мира, возвращает его к живому началу — Творцу.
И все же возможен и иной путь. Когда я переживала тот первый свой кризис, у меня было ощущение, что с меня сняли кожу, как будто между мной и тканью бытия осталась лишь тонкая розовая пленочка, как у новорожденного. Как бы больно это ни было, еще больше в этом было радости открытия, проникновения в ранее неведомые тайны сущего. И тогда же я задумалась: возможно ли не обрастать снова панцирем? Возможно ли навсегда сохранить восприятие новорожденного? Возможно ли так тесно в молитве связать себя с Источником жизни, чтобы кожа никогда не ороговела, чтобы глаза не ослепли, а уши не закрылись к звучанию этого мира?
С тех пор прошло много лет, достаточно для того, чтобы мои сверстники пережили поздние кризисы: когда им было тридцать, они мучались от тоски и беспросветности, в сорок они жалеют о прожитом, не ценят настоящее. Мне же в двадцать Господь дал надежду на будущее, силу превозмочь страх, веру в людей, и главное — Себя, навсегда избавив меня от одиночества. В тридцать Он открыл мне новые горизонты и новые мечты, в сорок подарил мне прошлое, с которым радостно жить, настоящее, от которого не хочется бежать, и будущее, в котором есть свет. Есть два пути: можно блуждать в сумрачных лесах, спускаться в темные долины, чтобы потом в муках находить свет, а можно обрести Спутника, и Он проведет вас дорогой, которая никогда не бывает в тени.
1 Лу Эрленд. Наивно. Супер. — СПб.: Азбука-классика, 2007. — С. 2.
2 Сэлинджер Джером. Над пропастью во ржи. — М.: Эксмо. 2008.
3 Данте Алигьери. Божественная комедия. — М.: Белый город, 2005.
Автор: Мария Каинова
