«…Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей"».
Александр Пушкин. Пророк
Он пришел, сел под одиноким
дроковым кустом и молился о смерти.
— Довольно уже, Господи, — говорил он, —
забери мою жизнь, ведь я не лучше своих предков.
3 Царств 19:3;
Новый русский перевод Библии, РБО
Последний год обучения в семинарии в моей личной истории и опыте веры стал поворотным. В этот период я фактический жил в библиотеке, и если бы не защита диплома и приближающаяся свадьба, то я вообще бы не выходил оттуда. У меня была возможность погрузиться в удивительный мир идей философии и богословия языка. В своем исследовании я пытался ответить на вопрос, можем ли мы в наш век относительности и «власти личного опыта» говорить осмысленно о Боге. Я провел целый год в поисках ответа. Однако неожиданно для себя после столкновения с колоссами постмодерна — Сартром, Бодрийяром и, наконец, Дерридой — я оказался в ловушке сложного лабиринта идей и концепций языка. Я точно не был готов к такому. Все, во что я привык верить и считать неопровержимым, оказалось под прессом деконструкции и сомнения. «Так выходит, Священное Писание — это всего лишь случайный набор знаков и символов, который мы собираем, как конструктор лего, наполняя как хотим своими значениями и формами. А значит, все, во что я верю, — это лишь игра смыслов, созданных кем-то или мной самим. И позади всего этого лишь пустота» — эти мысли не давали мне покоя. В тот вечер я вышел из библиотеки абсолютно опустошенным и раздавленным. А на улице все так же суетились студенты, шумно проезжали машины — город продолжал жить своей обычной жизнью. Вот только я перестал понимать, как теперь жить. Вместо просветления я погрузился в тьму кризиса веры.
Читая историю пророка Илии (см.: 3 Цар 17 – 19), который совершенно один сидел в пустыне и молился о смерти, я будто разделял его состояние, лучше понимал его чувства. Кто-то объясняет состояние пророка в категориях физиологических и психоэмоциональных — как эффект выгорания или депрессию, однако мне кажется (это очень субъективное чувство), что Илия, столкнувшись в тот момент с кризисом важных для него убеждений, испытал глубокую травму от некоей формы деконструкции смысла.
Вспомним контекст, который предшествовал этому моменту в жизни Илии. 2 Цар 16 раскрывает глубину политического, социального и духовного кризиса, в который погрузился Израиль. И вот в повествовании появляется пророк Илия, объявляющий царю Ахаву о начале великой засухи и голода в наказание за отступление Израиля от Бога и идолопоклонство. Далее на протяжении трех лет в жизни Илии происходит череда феноменальных событий: вороны приносят ему хлеб, в доме вдовы в Сарепте он совершает два чуда — открывает неисчерпаемый источник масла и муки и воскрешает из мертвых сына вдовы. К концу трех лет засухи и голода Илия вновь оказывается перед царем Ахавом и бросает вызов четырем сотням пророков языческого культа, ставшего в Израиле к тому моменту национальной религией. В 18-й главе мы читаем о состязании Илии с пророками Ваала и о его ошеломляющей победе на глазах у всего народа. В итоге весь народ провозглашает: «Господь есть Бог!» Жрецы языческого культа уничтожены, и в знак Божьего одобрения на горизонте появляются грозовые тучи. Иными словами, одержана полная победа над злом, Израиль возвращен в здоровые отношения с Богом, а значит, все теперь будет иначе, по-новому. И в 46-м стихе этой главы мы можем не сразу заметить одну незначительную деталь: «А на Илию сошла Господня сила, и, заправив плащ под пояс, он бежал всю дорогу до Изрееля перед Ахавом». Пророк исполняется силой Бога и со всех ног бежит в город, в столицу Северного Царства.
Вашингтон Олстон. Илия в пустыне. 1818О чем нам говорит эта деталь? Пророк Илия бежит в столицу, после всех этих событий ожидая увидеть на улицах города толпы радующихся и танцующих израильтян. Он думает, что сейчас вместе с царем присоединится к национальному празднованию духовного обновления, подобному тому, что описано в 2 Цар 6, когда Давид вошел в Иерусалим вместе с ковчегом Завета. Он бежал с мыслью, что наконец его тяжелая миссия — вернуть сердце Израиля Богу — успешно завершена. Однако неожиданно для себя ничего подобного он не увидел. Столица встретила пророка привычной суетой и равнодушием, на улицах не звучала музыка, и людей тоже не было. Все оставалось по-старому. И более того — вместо покаяния политической элиты, на которую так рассчитывал Илия (ведь он бежал перед колесницей царя, будучи убежденным, что Ахав изменился), он получил известие от царицы Иезавели: «Я не успокоюсь, пока не найду и не убью тебя за то, что ты сделал».
Находясь на пустых улицах города, Илия осознает, что в стране ничего не изменилось и вся его миссия будто бы ни к чему не привела. Пророк в одиночку противостоит государственной репрессивной машине и господствующей религиозной системе, культу Ваала, который он, казалось, полностью обрушил. И в следующий момент он бежит от политического преследования. Библия описывает ситуацию следующим образом: «Увидев это, он встал и пошел, чтобы спасти жизнь свою, и пришел в Вирсавию, которая в Иудее, и оставил отрока своего там. А сам отошел в пустыню на день пути и, придя, сел под можжевеловым кустом, и просил смерти себе и сказал: довольно уже, Господи; возьми душу мою, ибо я не лучше отцов моих» (2 Цар 19:3–4).
Иными словами, он мигрирует в соседнюю страну, распускает команду и в полном одиночестве уходит в безлюдное место, в пустыню, где его шансы погибнуть столь же высоки, как и в городе. Яростный пророк вдруг отказывается продолжать борьбу за Бога и народ, отказывается далее следовать Божьим поручениям, хотя еще несколько дней назад бесстрашно смотрел в глаза царю Ахаву и противостоял четыремстам пророкам Ваала. Он больше не видит смысла жить и служить.
Все это я бы назвал деконструкцией смысла, понимания и веры, которые в тот момент испытал пророк Илия. Это и ввергло его в стресс, ведь он перестал понимать, что происходит, перестал видеть смысл в своем служении. Он не понимал, почему Бог не наказывает Ахава и весь Израиль, почему послал дождь, если они так и не покаялись. Все это неизбежно привело пророка к тяжелому эмоциональному расстройству, проявившемуся в чрезмерной сонливости и подавленности, симптомам, характерным для состояния выгорания и депрессии.
Стресс исказил психоэмоциональное состояние Илии и его восприятие реальности. Однако даже в глубоком разочаровании он все же сохранил убеждение, что его жизнь может забрать только Бог, а не он сам. Противоречивость его состояния в том, что он просит у Бога смерти именно тогда, когда пытается спастись от преследования Иезавели. И вот мы уже видим Илию убегающим в горы. Это похоже на психологический феномен ребенка, отталкивающего от себя протянутые к нему объятия, чтобы подчеркнуть, как сильно он в них нуждается. Бог именно так это и считывает, используя время одиночества Илии в пустыне для его восстановления и реконструкции.
Терапевтический эффект достигается в первую очередь простой заботой и сменой фокусировки Илии на самых простых процессах. Ангел дважды будит пророка и без лишних слов говорит ему: «Встань и ешь». А затем Господь дает пророку возможность продолжить бегство, а заодно дает и время — «Он шел сорок дней и сорок ночей к горе Божьей Хорива» — на осмысление реальности. Пророк все так же продолжает испытывать эффекты кризиса смысла и веры, он бежит, потому что не может найти смысл не только в прошлом, но и в будущем, ему сложно в этом состоянии понять, зачем ему необходимо настоящее.
И вот он уже у горы Хорив. Опыт, пережитый Илией на горе, становится для него исцеляющим.
Исцеление продолжается в неожиданной конфронтации Илии с Богом, который открывает некую дверь для диалога, упрекая пророка: «Что ты здесь делаешь, Илия?» Бог недвусмысленно намекает пророку, что в данный момент он должен быть где-то в другом месте. И этот вопрос также носит терапевтический характер, он позволяет Илии сменить перспективу и одновременно дать выход своим эмоциям. Илия разражается тирадой, излагая факты недавнего прошлого. В его словах прослеживается травмированность, и в силу фрагментированности человеческой памяти среди всех изложенных им фактов отсутствует самый главный — угроза Иезавели, причина его побега.
Бог помогает Илии перенастроить перспективу: Он велит ему вернуться той же дорогой, которой он пришел сюда, и встретиться лицом к лицу с причиной своей травмы. При этом Илия обретает новую миссию, которая остается прежней, но теперь в ней появляются новый смысл, и новая цель, и новые люди, и главное — во всем этом присутствует Тот, Кто управляет всей этой, казалось бы, безнадежной ситуацией. Бог перестраивает мысли и восприятие пророка, разворачивая перед ним картину будущего и обращая его внимание на те детали, которые Илия упустил: в Израиле все еще есть верные Богу люди.
Этот фрагмент истории Илии вновь и вновь напоминает нам о том, что зачастую в силу обстоятельств мы можем утратить понимание происходящего, забыть о том, что Бог верен Своему обещанию и у Него всегда есть свои люди, которых мы не знаем. Эта история напоминает нам о человеческой ограниченности и уязвимости: какими бы ни были наши великие дела и служение, мы подвержены слабости и страху, мы можем в какой-то момент потерять некий фрагмент реальности и перспективу, в которой можно черпать важные смыслы о Боге, о себе и о других. И что еще важно в этой истории: несмотря на полную деконструкцию понимания Илией реальности, в ней неизменно продолжает активно присутствовать Бог, понимающий и принимающий нашу уязвимость и обновляющий нашу перспективу и миссию.
Несмотря полную опустошенность, я механически продолжал работать над дипломом. Тщательно и, как казалось мне, бессмысленно выписывал цитаты и оформлял ссылки, вписывая и затем стирая какие-то слова. И все же каждый раз, погружаясь в горы безжизненных знаков, сложенных в тексты, я продолжал вглядываться в окутавший меня мрак, словно надеясь разглядеть в нем проблеск света. И, как ученики на пути в Эммаус, неожиданно для себя я встретил Слово — живое Слово, наполненное смыслом, которое, словно живительный поток в пустыне, утолил мою жажду. Я нашел больше, чем слова, на страницах Писания. Это был Христос, воскресший и живой, Тот, Кого многие пытались разложить на составные части и убить. Именно во Христе, в Его Личности, в воплощенном Слове я и нашел неисчерпаемый смысл, ставший для меня единственной возможностью для нескончаемой реконструкции и воскрешения смысла, веры и надежды.
Фото: gettyimages.ru, commons.wikimedia.org