Покаяние и миссия

В январе 1998 года наша школьная группа направлялась в Пловдив по программе культурного обмена. Румынию мы проезжали ночью. Ближе к утру автобус остановился на маленькой заправке. Мы разбрелись по территории. Было морозно. У входа стояло несколько молодых людей, явно местных и сильно подвыпивших. Они заинтересовались свежими лицами и, пошатываясь, подошли к группе. Один из молодых людей предложил нашим ребятам с ними выпить. Наши, поеживаясь, отстранились, делая вид, что очень увлечены разговором. Молодой человек повторил предложение и протянул бутылку с мутной красной жидкостью. Кто-то из ребят сказал на ломаном румынском:

— Спасибо, мы не пьем!

— В смысле? Так и мы не пьем, мы злоупотребляем… — усмехаясь, сказал парень, и все, кто был с ним, громко загоготали.

— Нет, мы даже не употребляем! — быстро и твердо ответил Саша, наш боксер.

И тогда молодой румын уставился на него и с неподдельным удивлением спросил:

— Voi ce, sunteți pocăiții? Numai ăștea nu servesc!¹

— Nu, nu suntem de ăștea! Suntem sportivii!² — ответил Саша, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Молодые люди переглянулись и ушли восвояси.

Уже входя в автобус, я спросил Сашу, что такое pocăiții. Он, не оборачиваясь, сказал:

— Они так называют тех, кто перешел из православия в другие церкви… ну этих, протестантов…

— А-а… — только и смог выдавить я, потому что хорошо знал, кто такие протестанты. Я уже несколько лет ездил по стране с театральной группой «Фрегат Надежды» — мы помогали миссионерам благовествовать. Кроме того, я уже не первый год посещал церковь, но еще не определился с собственной верой.

Тот разговор врезался в память, поднимая в душе все новые вопросы. Что такое вера? Как говорить о Боге, чтобы люди поняли? Как объяснить, что такое покаяние? Ведь мне не раз говорили: все, что тебе нужно сделать, — это выйти к кафедре и произнести молитву. А как объяснить, что такое покаяние, людям в других странах, где христианство не является мейнстримом, и уж тем более там, где оно гонимо? Эти и многие другие мысли в конце концов привели меня в семинарию, к изучению богословия и миссионерской работе, а после 20 лет активного служения — и к написанию данной статьи. Сразу хочу сделать оговорку, эту статью ни в коей мере нельзя назвать аргументированным ответом на поставленные вопросы. Эта статья — скорее путешествие, погружение в опыт диалога культуры и миссии, поиск точек пересечения смыслов. Именно поэтому в процессе подготовки этого материала я решил обратиться к опыту людей, которые чаще, чем я, сталкиваются с подобными вопросами и способны обнаружить в миссионерской работе различные нюансы, образы и смыслы.

«За мои 30 лет служения благовестия среди коренных народов, — признался мне Марсио, миссионер в лесах Амазонии, — я не раз сталкивался со сложной задачей — объяснить понятие греха и покаяния аборигенам. В семинарии в США меня учили, что смысл покаяния — в личном и радикальном обращении к Богу, в освобождении от вины греха и получении спасения по вере. Одним словом, это та самая метанойя, которая приводит к преобразованию жизненных ценностей, убеждений и образа жизни. Я не раз чувствовал в этом определении привкус юридической выверенности, который казался странным и чуждым в рыбацком поселке на Амазонке. И, даже используя местные понятия, я чаще всего не получал отклика. И мы со временем поняли, в чем дело: у гуарани нет слова или даже фразы, которые бы передавали смысл покаяния. Но у них есть понятие ne’e, означающее нарушение связи и равновесия между людьми и природой. Гуарани, живя на традиционной территории, привязывают к этому равновесию особый образ жизни, именуемый teko». Бартоломью Мелия, католический лингвист и антрополог, изучавший племена гуарани, суммировал этот образ жизни в выражении «дорога к земле». Этот путь является нормой жизни и основой культурного единства этих людей, для его сохранения важное значение имеет выполнение каждым своих обязанностей. И в случае нарушения этих обязанностей в общине возникают духовные, экологические, социальные и экономические проблемы. Если эти проблемы носят глубокий и продолжительный характер, то община может прекратить свое существование. Ответом на нарушенную связь ne’e являются три действия, выраженные в понятиях arapyau, pyno и areté. Arapyau — это идеальное состояние мира и отношений внутри общины и в природе, то есть это коллективное действие по восстановлению равновесия. Pyno — это целостное благополучие, которое может быть достигнуто через умиротворение и примирение сторон, будь то природа или члены общины. В свою очередь, areté — это добродетельная, измененная жизнь перед лицом общины и природы, которая способна предотвратить ne’e.

Как вы можете заметить, в этих словах нет и намека на юридические смыслы о первородном грехе и какую-либо форму индивидуальной вины. Напротив, нарушение равновесия приносит стыд и социальное неодобрение не столько самому человеку, сколько всей его семье и часто всей общине, то есть подчеркивает коллективную ответственность, а значит, и коллективное решение проблемы. И тут общая канва примирения с Евангелием от Иоанна дает много возможностей.

И теперь можете себе представить, какими последствиями, а часто и катастрофой, начиная еще с XVI–XVII веков и вплоть до конца XX века, отзывались неоднократные и многолетние попытки сперва католических, а потом и протестантских миссионерских организаций «покаять» местное население и обратить их к подлинно христианскому образу жизни. На практике это означало «обращение» к новой идентичности под давлением силы и угроз, реже — благодаря доверительному следованию. Трудно представить, насколько глубокой у «покаявшихся» аборигенов была деформация идентичности, которая не способна была стать в полной мере цивилизованной и христианской или сохранить свою прежнюю аутен­тичность. И к сожалению, это стало формой религиозной колонизации, вслед за которой зачастую шла колонизация физическая и социально-эко­номическая. Индейцев сгоняли с их текоа (места) и лишали шанса на текоа кату (свободную и праведную жизнь), на продолжение их «пути к земле», частью которой они надеялись стать после смерти. На протяжении десятков поколений это неизбежно оставляло в душах «покаянных» глубокое ощущение потери равновесия и гармонии, а с ними и незаживающие эмоциональные, социальные и духовные раны, потерю себя, своей идентичности.

«История, к сожалению, полна таких примеров… — присоединились к беседе Дэвид и Хоуп из Нигерии. — Для самих обращенных подобный юридический подход к покаянию становился причиной ощущения постоянной виновности и невольного мученичества ради обретения свободы». Что интересно, исторически в католической церковной структуре существовала и до сих пор существуют особые люди — пенитенциарии (покаянные), и это неудивительно, ведь покаяние как таинство в исторических церквах следует по важности сразу за евхаристией. Пенитенциарии — священники, задача которых — исповедание тяжело согрешивших верующих, они представляли собой эдакие мобильные трибуналы, которые назначали наказания и имели власть освобождать от тяжелых грехов³. Существовали даже специальные инструкции — пенитенциалии, в которых был прописан перечень грехов, их тяжесть и назначаемые за них наказания. Позже пенитенциарии стали тюремными капелланами, отвечающими за пасторскую работу с заключенными⁴. Странным образом отголоски этого понятия перекочевали в современную терминологию исправительных тюремных институтов — пенитенциарной системы. Может, потому, что битва понятий, культур и мировоззрений уступила место реальной борьбе, приводящей, как бы мы сказали сегодня, к еще большей криминализации субъекта.

Миссионеры, которые не уделяли внимания изучению этого кажущегося дикарством пространства, рассказывали аборигенам о вине и страхе вечных мучений и аде на своем языке, но их свидетельство мало отзывалось в душах местных жителей. Конечно же, нельзя сказать, что все миссионеры были одинаковы в своих подходах, однако история оставила немало свидетельств того, как многие миссионерские усилия, которые совершались из самых благих намерений, в конце концов становились инструментами культурного и экономического давления и угнетения.

«Ну нам, на Ближнем Востоке, — отзываются миссионеры Эзра и Мадина, — с этой точки зрения немного проще. В исламском религиозном контексте понятия греха и покаяния уже присутствуют на глубинном уровне, они веками встраивались в культурный код сперва арабских народов, а затем благодаря Османской империи — на громадной территории Африки, Азии и даже Европы». Ислам, будучи частью авраамических религий, оперирует большим понятийным набором, который используют и евреи в иудаизме, и мы в христианстве. И когда речь заходит о покаянии, то в исламе его основой является термин «тауба» — покаянная мольба, обращенная к Богу (Аллаху), и сознательное решение больше не совершать греха. Для мусульман важный аспект покаяния — это сожаление, выраженное в словах и действиях. Слово «фард» обозначает особое практическое действие — доброе дело, которым мусульманин доказывает свое покаяние. При этом отражение нюансов покаяния мы находим в слове «истигфар» (араб. «молить о прощении») — это особое действие, направленное к Всемогущему (Аллаху). Интересно, что в Китае присутствует похожее понятие, передающее образ человека, стоящего перед царем и просящего его милости без какого-либо предзнания того, что решит повелитель. Мусульманин верит, что даже за незначительные проступки нужно незамедлительно просить прощения, поэтому в течение дня можно услы­шать, как он повторяет: «Истагфируллах» (араб. «Я прошу прощения грехов у Аллаха»).

Другое понятие, «инаба», означает «поворот (обращение) к Богу», оно подчеркивает идею возвращения на Божий путь после того, как человек где-то сошел с него. В некоторых странах Ближнего Востока это слово означает обновленную и радикальную приверженность исламскому учению. И те, кто практикует «инаба», сразу заметны в местном сообществе.

«Если мы подходим к аспекту покаяния в смысле обращения к Иисусу Христу, — добавляет Сарвар из Узбекистана, — то контекст Ближнего Востока и Центральной Азии сильно отличается от христианизированного пространства Европы и Северной Америки». В исламском контексте покаяние, молитва и религиозная дисциплина — это вполне обыденные действия и даже состояния. Человек, даже номинально приверженный исламу, постоянно осознает себя ходящим перед лицом если не Всевышнего, то по крайней мере общины. Те мис­сионеры, которые в этом не разобрались, оказываются в ловушке религиозного наименования, то есть в нашем контексте дихотомия верующий—неверующий не работает. Переход же в христианство из ислама, называемый нередко покаянием, для самого человека означает продвижение на более высокую ступень в отношениях с живым Богом, что отдаленно напоминает православную лестницу обожения. Такое покаяние неизменно сопровождается переходом в новую общину — последователей Иисуса — и в то же время переводит человека в новый статус в отношениях с местным сообществом — в состояние «кафира» («неверный и предатель»), которое означает зачастую социально-экономическую изоляцию, обрыв связей с семьей и многое другое, и в итоге может так случиться, что такого человека даже похоронить не смогут.

Таким образом, в исламском контексте покаяние означает куда большее, чем просто молитва, или «поднятие руки», ведь образ жизни покаянного сразу становится заметен. За общиной христиан всегда ведется пристальное наблюдение со стороны всего сообщества — махали, главного узла в социальной структуре ближневосточного и азиат­ского общества, что, в свою очередь, дает христианской общине возможность своим образом жизни свидетельствовать о приверженности личности и учению Иисуса.

Что же в итоге можно сказать о покаянии? Уверен, вы и сами, если дочитали до этого места, можете сделать определенные выводы и заключения, в том числе и критические. Для себя я сделал вывод, что, как и в любой беседе о Боге или о вере, в разговоре о покаянии мы неизбежно наталкиваемся на многослойность и обязательно на парадокс, заключенный в глубине самой природы этого понятия. Покаяние совершается человеком свободно и осознанно как шаг веры, и оно же всегда совершается Богом в самом этом человеке. Оно есть отражение конкретного действия, которое совершается в человеке в ответ на провозглашение проповеди, и одновременно это процесс, происходящий в каждом моменте повсе­дневности. Покаяние точно не просто молитва или бессознательное состояние, также это и не таинственный ритуал, который освобождает человека от вины или стыда, но это тайна. Тайна веры и тайна действия Святого Духа — и следующего за всем этим глубокого и целостного преобразования, всегда видимого и реализуемого в общине, ради которого покаянный готов заплатить самую дорогую цену. Покаяние — это всегда процесс восстановления отношений, это вхождение и присутствие незримой общины Святой Троицы в совершенно осязаемую и несовершенную общину учеников воскресшего Иисуса.

Несмотря на то что множество ошибок было допущено сознательно или неосознанно — во имя миссии, во имя Евангелия и Иисуса, мне всегда вспоминаются слова апостола Павла: «А как они поверят, если не будет проповедующего?..» (см.: Рим 10:), и я понимаю, как много было сделано, чтобы разговор с людьми о Боге состоялся на понятном им языке, в понятных образах и чтобы их встреча с Ним произошла благодаря тем, кто ответил на призыв Бога.

Я понимаю, насколько важную роль в этом процессе примирения и целостного восстановления отношений с Богом играет церковь — та самая глубоко несовершенная община, часто раненая и ранящая община людей, которые поверили Ии сусу и последовали за Ним, испытывая на этом пути Его искупительную любовь и Его поддержку.

Вот такое оно — простое покаяние.

1 «Вы че, эти, покаянные? Только они не употребляют…» (румын.).
2 «Нет, мы не из этих. Мы спортсмены…» (румын.).
3 Лат. poenitentiarius — «покаянный, исправительный». Подробнее см: Kirsi Salonen. A Companion to the Early Modern Cardinal. P. 144–153; Демко Т. Н. Средневековые пенитенциалии и пенитенциарная служба: пересечение смыслов / Т. Н. Демко // Прикладная юридическая психология, 2018. №1 (42). — С. 135–144.
4 Пенитенциарии: податели Божественного милосердия. Электронный ресурс ссылка (дата обращения 7 июня 2024 года).

Фото: gettyimages.ru