Христиане и отвага быть подлинным собой

Сейчас много принято говорить, что у каждого человека свой путь, что каждый должен уметь этот путь найти и отстаивать свой выбор — как от внешнего давления, так и от внутренней неуверенности. При этом мужество и стойкость, без которых все это невозможно, постепенно обесцениваются, поскольку борьба, неизбежная при отстаивании чего бы то ни было, не вписывается в комфортный и уютный мир. Человек сталкивается с противоречиями: он должен быть собой, но не знает, как им стать; он должен твердо держаться своего пути, но его твердости может хватать только на конфликты с теми, кто, как ему кажется, нарушил его границы, а не на то, чтобы спокойно и достойно переносить внешнюю и внутреннюю неустойчивость. Что и как делали с этими проблемами христиане? Откуда они черпали мужество и способность быть верными своим убеждениям?

Мужество и верность своему выбору для ранних христиан означали умение исповедовать веру. Идеал христианина в те времена — это мученик, стойко переносящий пытки и спокойно принимающий смерть, только бы не идти ни на какие компромиссы с язычеством. Сомнения и внутренние противоречия сразу приводили к утрате такой стойкости, тщеславие и пустая похвальба сразу давали очевидный плохой результат.

С IV века гонения на христиан в Римской империи прекратились. Однако спрос на твердую позицию оставался — необходимо было мужественно отстаивать истинное учение о Христе, невзирая на давление, как это сделал, например, Афанасий Великий, оставшийся к середине IV века единственным епископом в восточной части империи, который учил о Христе как о Боге Сыне, равном Отцу.

Происходила и богословская рефлексия оснований мужества и подлинности. Духовные писатели первого тысячелетия считали мужество, которое они понимали как твердость во время испытаний, важным качеством. Серьезной угрозой цельности человека и его мужеству христианские наставники первого тысячелетия считали тщеславие — стремление во что бы то ни стало впечатлять других людей. Египетский богослов Антоний Великий (IV век) замечал, что по тщеславию люди решаются на многие христианские подвиги, но это не приносит им никакой пользы, поскольку все дела совершаются не ради Бога и Его славы. Тщеславие вносит в жизнь человека смуту и внутренний разлад: так, епископ Кирилл Александрийский (IV–V века) указывал, что оно как бы раздваивает человека, заставляет совмещать два разных устремления: делать зло и казаться добрым; сирийский богослов Исаак Сирин (VII век) отмечал, что тщеславие постоянно заставляет человека беспокоиться и суетиться. Такая постоянная смута — причина многих пороков; епископ Епифаний Кипрский (IV век) даже полагал, что тщеславие, немыслимое без самоупоения, лежит в основе всех ересей. Самое очевидное следствие тщеславия, по мнению христианских богословов, — это ложь и лицемерие.

В Высокое и Позднее Средневековье христианское мужество продолжало выражаться в готовности умереть от мучителей или за свою веру, как это произошло, например, с князем Михаилом Черниговским, убитым за отказ исполнить языческий ритуал, или с чешским богословом Яном Гусом, резко критиковавшим индульгенции и безоговорочный авторитет Католической церкви. В эту же эпоху окончательно сложился образец христианского мужества — христианин-воин (рыцарь в Западной и Южной Европе, богатырь — на Руси), который защищает слабых и отстаивает свою веру в борьбе с захватчиками-иноверцами. Вальденсы, одно из христианских течений, предшествовавших Реформации, напротив, настаивали на том, что подлинный христианин — это тот, кто полностью следует путем Христа, кто отказался от насилия и убийства даже ради благой цели, в этом отказе и есть подлинное мужество.

Духовные писатели продолжали разбирать причины внутренней раздвоенности — антипода мужества. Тщеславие, на которое как на важнейшую причину внутренней слабости и разлада указывали богословы прошлого, подробно разобрал Фома Аквинский, один из главных авторитетов Западной церкви. Он указывал, что человек вполне может хотеть, чтобы его поступок стал известен людям — если это нужно для пользы других, прославления Бога и для того, чтобы сам человек от похвалы становился лучше. Беда начинается тогда, когда человек перестает смотреть на Бога и ищет прославления именно себя самого, тогда эта слава становится пустой и тщетной. Греческий богослов Григорий Синаит отмечал, что у раздвоенности человека и его стремления стать кем-то значимым есть очень опасное следствие — самообольщение (прелесть), то есть утрата адекватного представления о себе и своих возможностях, попытка изображать то, чего нет, приписывать себе духовные дары и откровения, которых Бог не давал.

Во время Реформации оставался актуальным образ мужественного мученика за веру — как у католиков, так и у протестантов. Образцы такого поведения зафиксированы и в английской «Книге мучеников», и в книге голландских анабаптистов «Зеркало мучеников». Противовесом образу воителя за правую веру стал образ духовного воина, например у меннонитов и квакеров; такой воин отказывается от насилия не из слабости и неверности своим убеждениям, а из преданности учению о любви.

Мартин Лютер страстно обличал не только заведомых лицемеров, но и тех христиан, которые  в повседневной жизни живут, как люди мирские, и переживают разлад между произносимыми словами и своими делами. Главной причиной такой раздвоенности Лютер считал отсутствие подлинной веры, которое вынуждает человека интересоваться прежде всего суетным и переменчивым мнением других людей. Именно вера, радикальное доверие Тому единственному, Которому можно довериться, помогает слабому человеку быть собой подлинным. Жан Кальвин, уча о призвании для каждого христианина, то есть о том месте, которое каждый должен занимать и чувствовать себя там органично, указывал на главный ориентир — на волю Бога, которую нужно искать прежде всего, а не на людей, которых хочется впечатлить.

Продолжалась рефлексия духовных авторов на тему тщеславия, которое у них связывалось с легкомыслием и беспечностью о своем спасении. Тщеславию, поиску славы у людей, противостоит серьезная вдумчивость. Показательно, что на ярмарке в городе Суета, куда попадают паломники в «Путешествии Пилигрима» Джона Баньяна, преследования путешественников начинаются с того, что те, пренебрегая увиденными благами, говорят, что ищут истину. Пуританский самоанализ, постановка перед собой жестких вопросов и требование честных ответов стали способом борьбы с тщеславием и самообольщением.

В XVIII–XIX веках продолжался поиск подлинности в мире, который постепенно лишался христианских оснований. Оставался идеал мужественного мученика — прежде всего на Балканах, где христиане терпели притеснения от мусульман. Ярким воплощением этого идеала стал правитель Валахии1 Константин Брынковяну, убитый турками за отказ перейти в ислам.

Огромное влияние христианский поиск подлинности имел на культуру. Мыслители разных стран указывали — рационализация всей жизни и иллюзия, что человек может все понять и все контролировать, способствуют расщеплению человека. Датский философ Сёрен Кьеркегор указывал, что человек должен честно посмотреть внутрь себя и, обнаружив свою пустоту, не убегать от отчаяния, а преодолеть его через полное и безоговорочное доверие Богу. Поиск подлинного мира и подлинного себя лежит в основании немецкого романтизма, многие идеологи которого были связаны с пиетистской2 средой (например, поэты Фридрих Гёльдерлин и Новалис); поиск героем подлинного себя в противовес своему образу в обществе характерен для романов Льва Толстого и Федора Достоевского. В английской литературе подлинности и лицемерию посвящены были романы Генри Филдинга, Джейн Остин, Шарлотты Бронте, Чарльза Диккенса; писатель-скептик Уильям Теккерей назвал свой роман о социальном лицемерии «Ярмарка тщеславия», взяв за основу образ из «Путешествия Пилигрима» Баньяна.

В XX веке вновь проявился образ христианина-воина — как мученика за веру и героя сопротивления злу (как, например, пастор Дитрих Бонхеффер), так и героя ненасильственной борьбы (Мартин Лютер Кинг).

О пустой погоне за общественным мнением, которая приводит к измене самому себе, писали христианские апологеты Гилберт Честертон и Клайв Льюис. В противовес «видимости», «парадности» буржуазного мира, утратившего основания и имеющего только благопристойную оболочку, который изображали, например, Томас Манн («Будденброки») и Джон Голсуорси («Сага о Форсайтах»), писатели-христиане Грэм Грин («Сила и слава») и Арчибальд Кронин («Ключи от Царства») показывали, что человек, который решился быть реальным и настоящим, может, даже будучи немощным и неудачливым, показывать миру Христа.

Немецко-американский богослов Пауль Тиллих в своей работе «Мужество быть», где он анализировал разные виды стойкости и отваги, указывал, в частности, что индивидуальное мужество — это готовность встретиться с непредсказуемым реальным Богом. О разнице между подлинной жизнью с обретенным смыслом и жизнью пустой, в которой смысла нет, много говорил знаменитый проповедник Билли Грэм.

Итак, основание для цельности человека, без которой нет ни «своего пути», ни жизненной стойкости, — это готовность принять как непредсказуемость этого мира и его возможную агрессию, так и свое несовершенство в своих и чужих глазах. Это исключает и излишние волнения, и тщеславие, и лицемерие; для христианина такое принятие основано на твердом и безусловном доверии Богу, которое стоит как скала посреди внешних и внутренних бурь.

1Историческая область на юге современной Румынии.
2Пиетизм — движение внутри лютеранства и реформатства, сосредоточенное на рождении свыше, личном благочестии и строгом само­наблюдении.

ФОТО: Gettyimages.ru