Тема
Проблема смысла жизни всегда волновала человека. Попытка осознать себя и увидеть свою жизнь со стороны порождает вечные вопросы: кто я, откуда появился, есть ли цель у моего существования? Вопрос смысла жизни предельно обостряется в связи со смертью, ведь каждый человек рано или поздно задумывается: если все конечно, то как прожить отпущенное время так, чтобы, по словам Николая Островского, «не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы»? И отвечают на этот вопрос люди очень по-разному. В огромной степени это зависит от того, во что человек верит.
Люди в мире решают эту проблему двумя путями. Первый путь — игнорировать саму проблему. Я есть, и этого достаточно. Инстинкты подсказывают, что мне нужно питаться, размножаться, развлекаться. Для таких людей единственный настоящий вопрос, как это получить, а все остальное — пустое мудрствование. Для «человека потребляющего» безразлично, что будет после него и как он выглядит перед Богом. Если что-то здесь и сейчас не служит удовлетворению основных инстинктов, то оно не имеет значения. Ведь я смертен и должен успеть получить от жизни все, тогда мне не будет мучительно больно. Конечно, полностью следовать такому животному прагматизму не удается, так как кроме инстинктов в душе есть что-то иррациональное, нередко мешающее прагматику. Игнорируя проблему, он не может от нее убежать. И когда откуда-то из глубины возникают «проклятые вопросы», то они не продиктованы необходимостью, это действие духа в моих глубинах. Духа, потому что потребность увидеть себя с точки зрения Абсолюта отсылает меня к Творцу, она свидетельствует о том, что у меня есть исток. Но это всего лишь след духа, потому что в падшей душе образ Божий угас, осталась лишь тревога, мучительная догадка, интенция. Она остается как заноза, вынуть которую самому не под силу, она иррациональна, она мешает «просто жить». Для падшей души это путь к неврозам, и многие хотят заглушить боль, найти анестезию. Найти радость в еде, питье, приобретениях и путешествиях, музыке и проч. Однако анестезия не исцеляет, и от нее возникает зависимость. Отсюда все мании человека, начиная с самых низменных — алкоголизм, обжорство, стяжательство — и кончая возвышенным эстетизмом. Об этом говорит пророк: «...высекли себе водоемы разбитые, которые не могут держать воды» (Иер 2:13). Именно поэтому человек, по меткому выражению отца Александра Меня, не может быть просто «мирной скотинкой, он всегда становится хуже животного»¹. В отличие от животного, полностью управляемого инстинктами, с души человека сняты пломбы, которые регулировали бы и ограничивали бы его естественные потребности. Предаваясь их удовлетворению, человек становится неограниченно распущенным и тогда ведет себя хуже животного.
Это разрушительное для души действие известно издревле и всегда рождало протест. В этом уподоблении животному справедливо улавливали унижение человеческого достоинства. Отсюда возникали совершенно другие течения человеческой мысли. Например, чтобы увековечить себя в памяти потомков. Не жить собой одним. Попытка преодолеть смерть и время, рассматривая себя не как отдельную единицу, а как часть целого — рода, нации, человечества. Ради этого люди ограничивали себя. Ради этого шли и идут на жертвы и даже смерть. Ради этого создают шедевры, остающиеся в веках. Антуан де Сент-Экзюпери выразил это словами своего героя: «Я чувствую, как обтекает нас бесплодное время. Я чувствую, как оно утекает. Время не должно течь так ощутимо. Оно должно обрести форму, созреть и состариться. Оно должно стать вещью, постройкой... Смысл жизни в том, чтобы потратить себя на ту вещь, которая сделает тебя долговечнее»². Подобная позиция «человека творящего» достойна уважения. В ней намного больше человеческого достоинства. В ней есть место подвигу, любви, смирению, труду — всему тому, что действительно остается в веках. Вся культура и история человечества творились именно такими людьми. К сожалению, история и культура имеют не только знак плюс. Идея препоясывает человека, «все подвижники воздерживаются от всего» (1 Кор 9:25), но аскет, вооруженный ложной идеей, опаснее обывателя, хотя и красивее его. Мы знаем, что самые страшные преступления были совершены именно увлеченными людьми. Именно теми, кто верил в высшую миссию и ради своего рода, нации и даже общечеловеческого счастья приносил в жертву не только себя, но и других. Недостаточно служить высшему, надо, чтобы высшее было истинным.
Другая проблема этой жизненной философии в том, что, хотя род и нация долговечнее отдельного человека, драма личной смертности этим не решается. Есть неприятная правда в том, что если я смертен, то счастье потомков никак лично на меня не влияет. Эту драму личности описывает Екклезиаст: «…потому что участь сынов человеческих и участь животных — участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что всё — суета! Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах. Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю? Итак увидел я, что нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими: потому что это — доля его; ибо кто приведет его посмотреть на то, что будет после него?» (Еккл 3:19–22). Парадоксальным образом эта мысль сходна с позицией прагматика-эгоиста: наслаждайся в этой жизни, ведь кто знает, что будет потом: «И возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем, потому что должен оставить его человеку, который будет после меня. И кто знает: мудрый ли будет он, или глупый? А он будет распоряжаться всем трудом моим, которым я трудился и которым показал себя мудрым под солнцем» (Еккл 2:18–19). Смерть уничтожает и обессмысливает плоды жизни.
Христос, победив смерть, дал человеку новый смысл, но духовный младенец и зрелый верующий понимают его по-разному. В начале встречи с Христом я переживаю восторг влюбленности. Наступил день, закончилась ночь души с ее смертными кошмарами. Все получило объяснение: «Земля и все дела на ней сгорят» (2 Пет 3:10). Я понял: я живу для общения с Ним. Я любим, принят, прощен. Мне не надо заслуживать бессмертие, оно даровано мне. Встретившись с Любовью, я и сам влюбляюсь. И, как всякий настоящий влюбленный, я немножко безумен. Для меня все в мире теряет смысл. Я пришел в этот мир голым и покину его таким же. И эта мысль, которая так ужасает человека неверующего, приводит меня к неимоверной легкости. Я больше не пленник этого мира, я больше не страшусь встречи со смертью и даже где-то с нетерпением жду ее, как сказал апостол: «…желаем лучше выйти из тела и водвориться у Господа» (2 Кор 5:8). Я гораздо охотнее молюсь, чем смотрю кино. Я готов пропадать в церкви — мне скучно с неверующими. Мне неинтересна работа ради пропитания. Именно в таком состоянии легче всего исполнить слова Спасителя «оставь все и следуй за Мной». Именно в состоянии первой влюбленности в Бога люди готовы ехать на миссию, продавать имение, давать обеты безбрачия. Это первое чувство является фундаментом для всей последующей жизни. Оно обнуляет все старые смыслы и желания. Оно — знамение нового рождения. Оно необходимо, но оно обязательно проходит, и это от Бога.
На самом деле в этой бесшабашной детской вере кроется наивный эгоизм. Полюбив Бога, я разлюбил мир и жизнь в нем. Он мне неинтересен, и в нем я ничего не хочу достичь. Я встретился с любовью, но сам любить еще не умею. Бог в какой-то момент удаляется от моей восторженности, заставляя встревожиться и искать Его. Где Ты? Почему я не чувствую Тебя так, как раньше? Но прежнего уже не будет. Он побуждает меня пойти в жизнь и найти Его там. Там Он врачует, спасает, плачет с плачущими: «Любишь Меня? Тогда паси овец Моих». Это смысл жизни святых — спасти все творение, о котором скорбит Любящий. Именно теперь, когда я могу не бояться за себя, когда мне все дано даром, я могу действовать исходя из свободы и любви. И Бог ждет этого от очень многих Своих детей. Ждет их взросления. И очень многие не хотят взрослеть и не берут на себя это иго Христово. Влюбленный младенец блажен, но престарелый младенец отвратителен. Оставаясь эгоистом, он стремительно деградирует, и пробудившийся было образ Божий засыпает в нем. Не переживая больше восторга, он вваливается в мир и порабощается вновь. «Человек религиозный» хуже простого обывателя, он — лицемер. Неспасенный человек — пленник мира и должен работать на него. Спасенный не должен, но он призван. Слова «да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе» не пустая формула, а смысл его жизни.
По сути, у верующего, подобно другим людям в мире, есть два варианта жизненного выбора. Либо он становится «верующим обывателем», и тогда он хуже мирского. Либо, подобно «человеку творящему», он посвящает себя целиком служению, но уже настоящей Истине, которая есть Любовь. И вот именно тогда и раскрывается образ Божий в человеке во всей полноте: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал 2:20). И Бог ценит каждую жизнь, ожидая раскрытия в ней образа Своего Сына.
¹А. Мень. «О добре и зле» — http://alexandrmen.ru/besedy/dobrozlo.html
²Антуан де Сент-Экзюпери. «Цитадель» — http://fictionbook.in/antuan-ekzyuperi-citadel.html?page=6
Фото: Gettyimages.ru
