Искусство
Рембрандт ван Рейн. «Прощание Давида с Ионафаном». 1642 год
Пожалуй, нет более любимого героя у верующих всех конфессий и даже неверующих, чем царь Давид. Его жизнь известна во многих деталях. Его псалмы — самое любимое чтение христиан любых сословий, уровня образованности, национальности. Библия нисколько не приукрашивает его биографию, не делает из него икону. С первых шагов в церкви мы начинаем читать его 50-й псалом. И никто лучше него не выразил наше желание принести покаяние Богу.
Мы узнаем о его подвигах и падениях, о его благородстве и низости, беззаветной смелости и малодушии. Он поразительно честен и открыт. Он доступен всем, и эти его черты трогают нас бесконечно. Он воин, дипломат, властитель и одновременно — поэт и художник. Его псалмы — пример того, что язык культуры — один из языков богословия. Есть предание, что в раю люди видели души друг друга и им не нужны были слова для общения. Будучи изгнаны, они потеряли эту способность, но искусство ее восстанавливает, в этом его призвание и назначение. Подлинное искусство не лжет. Мы, христиане, влюблены в поэзию псалмопевца. Возможно, потому, что эта иудейская поэзия пронизана предощущением Мессии, Его присутствием. Можно считать, что мессианская вера началась с царя Давида.
Один богослов сказал, что Тора и Евангелие — это две спирали ДНК. Они неслиянны и нераздельны. В Торе прикровенно присутствует Евангелие, а в Евангелии скрыта Тора. В каждой из ветвей «спирали» хранится человеческая история и судьба и, главное, — наши отношения с Творцом. Жизнь и судьба Давида — поразительное свидетельство того, что Господь избирает не сильных, мудрых и уверенных в себе, а немощных и слабых, но сильных духом. Именно таким был царь Давид, и именно поэтому его венчал на царство пророк Самуил.
Юный пастушок, почти подросток, он бесстрашно вышел безоружный против великана Голиафа. Его слова «Ты идешь против меня с мечом и щитом, а я иду против тебя с именем Господа Саваофа!» известны каждому и многим служат поддержкой в жизни, укрепляя нас в моменты слабости, страха и неуверенности. И великан, вооруженный до зубов, падает от камня, выпущенного из пастушеской пращи.
Давид — гениальный музыкант, чья игра на арфе исцеляла больного Саула, который платил ему за это неблагодарностью, вынуждая скитаться в одиночестве, чтобы спасти свою жизнь. Чувства Давида неистовы и страстны, они владеют им безраздельно — будь то дружба с сыном Саула Ионафаном или страстная любовь к чужой жене. Они заставляют его совершить преступление, отправив Урию, мужа Вирсавии, на верную смерть, но они же — источник творчества. Все эти сюжеты вдохновили множество художников на создание великих произведений живописи, скульптуры и графики. Давид еще и замечательный дипломат и политик, создавший сильное государство, отстоявший свое право на престол, основавший великую столицу, за которую борются до сих пор народы. Он родоначальник великой династии, к которой прикованы взоры всего мира.
Но самое главное для нас, христиан, — это то, что в недрах этой династии зародилось и проросло семя, подарившее нам Деву Марию, а через Нее нам был дарован Мессия — Спаситель.
В разные эпохи разные художники трактуют образ царя Давида по-разному. Так, для Флорентийской республики он стал символом гражданственности и политической свободы. Изваянный великим Микеланджело, стоит он на площади города, уверенный и спокойный, полный достоинства. Кажется даже, что Господь не нужен ему. Таким было ощущение Ренессанса, которое мастер разделял в молодости. Впоследствии он понял свое заблуждение. Понял, что человек беспомощен без Бога, что вера в безграничные возможности человека — иллюзия.
Караваджо. «Давид с головой Голиафа». 1627 год
Эпоха барокко любила контрасты: черное — белое, красота — уродство, цветущая юность — безобразие смерти. Такова картина Караваджо «Давид с головой Голиафа» (1627). Но великий Рембрандт показывает нам другого Давида. На картине «Прощание Давида с Ионафаном» (1642) мы видим отчаявшегося юношу, припавшего в рыданиях к груди друга. Это воплощение сердечной, дружеской привязанности и горечи разлуки: «И плакали оба вместе, но Давид плакал более» (1 Цар 20:41). Ионафан на картине неподвижен, он как бы окаменел от горя. Давид же в алом кафтане отчаянно обнимает друга. Мы не видим его лица, только золотые пряди разметались по спине, но легко представить себе лицо, залитое слезами. Только Рембрандт мог отважиться показать великого царя, воина слабым и беспомощным.
В картине Рембрандта «Давид, играющий на арфе перед Саулом» (ок. 1630–1631) мы видим, как музыка смягчает сердце Саула, как «злой дух отступает от него» (1 Цар 16:23), как уходят подозрительность, злоба и жестокость. Давид и Саул в эти мгновения едины. Такова сила искусства. Картина Рембрандта «Давид и Урия» (1665) при всей ее композиционной простоте поражает шекспировской глубиной и несвойственным XVII веку психологизмом. Урия смиренно принимает свой жребий, догадываясь о своей судьбе, предчувствуя близкую смерть. Его фигура занимает весь первый план, он поистине велик в своем смиренном послушании, и только легкий наклон фигуры вправо позволяет увидеть его обреченность. Он одет в ярко-красное облачение, которое, как кровь невинной жертвы, говорит зрителю о его скорой гибели. Правая рука Урии прижата к груди — он не позволяет сердцу открыть свои чувства. Справа и слева от Урии — пророк Нафан и царь Давид. Лицо Нафана скорбно, Давид же стоит, опустив глаза, лицо его в тени. Он явно осознает низость своего поступка. Перед зрителем — три человека. Они не смотрят ни на нас, ни друг на друга, но зритель вовлечен в эту драматическую коллизию.
Рембрандт ван Рейн. «Давид и Саул». Около 1630–1631 годов
Так три великих художника трактуют историю Давида по-разному, но Библия это позволяет, так как Книга эта не имеет границ, как сама жизнь.
Эта бездонная Книга сохранила для нас удивительные детали. Такова история Авессалома, сына Давида. Мятежный сын восстал на отца. Давид вынужден бежать, он приказывает своим воинам не убивать Авессалома. Но вот удивительная красочная подробность: Авессалом обладал огромной шевелюрой и, мчась от погони на коне, запутался волосам в ветвях дерева, повис на нем и был пронзен копьем. Узнав об этом, Давид в страшном горе восклицает: «Сын мой, сын мой! Как бы я хотел умереть вместо тебя!» Этот отцовский вопль невозможно забыть. Он напоминает нам об Иисусе Христе, который совершил это — умер за всех нас, Своих сыновей. Этот эпизод переносит нас из Ветхого Завета в Новый. И мы еще раз поражаемся жертве Христовой.
Множество художников посвятили свое творчество этому эпизоду. Например, гравюра Юлиуса фон Карольсфельда «Гибель Авессалома» (1860). Она полна динамики и драматизма. Мощный Авессалом повисает на дереве, конь вырывается из-под него.
Современное искусство говорит другим языком. Великий художник XX века Марк Шагал много своих произведений посвятил Давиду. Это и портрет самого царя («Царь Давид», 1951 год), величественного и одновременно печального. Он изображен играющим на арфе и занимает все пространство холста. Голова в царской короне склонилась к плечу, и мы как бы слышим вдохновенное пение и прекрасную музыку. Поразителен двойной портрет «Давид и Вирсавия» (1956). Художник объединил светящиеся лица двух влюбленных в одно целое — они нераздельны, поэтому такая страстная любовь могла породить великую династию, из нее мог родиться мудрый Соломон, а впоследствии — мать Иисуса Христа. Так из зла Господь творит благо.
Мы рассмотрели только малую часть великого живописного наследия, посвященного царю Давиду. Великий и разнообразный язык искусства, изменяясь во времени, каждый раз будет по-новому раскрывать нам древнюю историю царя Давида. Язык искусства к этому призван.
Автор: Лилия Ратнер
Фото: wikimediafoundation.org; wikiart.org
