Интервью
Интервью с Виктором Ляху, старшим научным сотрудником Института перевода Библии им. М. П. Кулакова
— Виктор, зачем, на ваш взгляд, было необходимо заново переводить Библию, ведь уже есть Синодальный перевод, перевод епископа Кассиана, Новый Завет, переведенный Валентиной Кузнецовой, и т. д.?
— Начнем с того, что любой шедевр мировой литературы достоин хотя бы нескольких переводов на русский язык. Хрестоматийные примеры — «Гамлет» Шекспира и «Фауст» Гёте, которые неоднократно переводились. Например, к столетию со дня смерти Льва Николаевича Толстого в Германии появился 21-й перевод «Анны Карениной». Это что, беллетристическая игра филологов-славистов? Нет конечно, скорее стремление уточнить оригинал, справиться с теми или иными неудачами предшественников. Однако насколько значимее Библия в мировой литературе! Мне вспоминается историк Соломон Рейнак, который говорил, что «не греческая несколько горделивая философия, а Библия была первою воспитательницею Европы». В этой связи очевидно, что новый перевод необходим, неизбежен, тем более что Синодальный перевод при всех своих достоинствах так или иначе нуждается в уточнениях и одолении разного рода неудач. Тем не менее, приступая к осуществлению своего замысла, мы вполне отдавали себе отчет в том, что стоим на плечах великой традиции, осознавали колоссальный вклад Синодального перевода в историю русской культуры в целом и в духовную жизнь отдельного человека в частности. Очевидно, только Слово Божие могло освободить русского человека из плена язычества и привести его к обретению нового света и новой веры во Христа Спасителя.
— А что же переводы епископа Кассиана и Кузнецовой?
— Поначалу епископ Кассиан не собирался делать новый перевод, он хотел ревизовать, пересмотреть синодальный перевод. Но, погрузившись в работу, он и его сотрудники не заметили, как стали осуществлять все-таки новый перевод. В итоге появилась вполне достойная версия, в которой были учтены достижения современной библейской текстологии и определенные изменения, произошедшие в русском языке. Между тем этот перевод все еще укоренен в поэтике и стилистике Синодального.
Что касается Валентины Кузнецовой, то ее перевод — решительный шаг вперед, попытка отойти от Синодального и порвать с укоренившейся традицией. Языковая стихия — невероятная, захватывающая, порой неожиданная! Ее стиль напоминает мне чеховско-бунинскую манеру литературного письма. Но в переводе Кузнецовой встречаются и неудачи: иногда слишком смелая, парадоксальная лексическая стилистика, и это-то многих смущает. Мы можем, например, поставить рядом Достоевского и Бунина и признать: художественные миры совершенно разные, стилевые манеры несопоставимые; мы, кстати, восхищаемся и тем, и другим, но это художественная литература, и только. А когда мы говорим о Писании, то оказываемся в иной области, в измерении сакрального: разрыв с традицией не должен быть резким, бескомпромиссным.
— Как родился замысел нового перевода Библии?
— По воспоминаниям Михаила Петровича Кулакова, эта идея возникала в конце 40-х годов ХХ века. Он, двадцатилетний юноша, оказался в Латвии, в гостях у пастора-полиглота Яниса Олтиньша. Его впечатлила не только личность этого незаурядного человека, но и его библиотека — книги на немецком, латинском, английском, еврейском и греческом языках. По свидетельству Михаила Петровича, этот человек пленил его широтой своего образования, основательностью богословских взглядов и любовью к Богу. «Янис, — подчеркивал он, — очень любил свои книги: там были и книги, простреленные пулями, — во время войны он носил их с собой. Под его влиянием я начал изучать библейские языки, чтобы читать Писание в оригинале. Я восхищался различными переводами Библии на немецкий, которые оказались у него в библиотеке, в частности переводами Германа Менге и Эльберфельдской Библией. И вот тогда мне впервые пришла в голову мысль, что русские люди в этом смысле обделены, и надо бы и нам иметь несколько хорошо сделанных переводов Священного писания».
— Какими источниками пользовались переводчики?
— Тут, пожалуй, нужно начать с небольшого пояснения. Существуют две основные традиции перевода. Первая восходит к XVI–XVIII векам. Это перевод с так называемого Textus Receptus (общепринятого текста), подготовленного Эразмом Роттердамским. Вторая традиция — более современная, ей около века. Все найденные рукописи Нового и Ветхого Заветов классифицируются и издаются в реконструированном виде. То есть там, где встречаются разночтения, они приводятся в примечаниях. Справедливости ради скажем, что при множестве разночтений принципиальных среди них, влияющих на смысл, около десятка. Так вот наш перевод опирается на эту вторую традицию, которая лежит в основе философии перевода всех современных библейских обществ. Уточняю: перевод Нового Завета выполнен нами с греческого текста, The Greek New Testament, 4-го издания Объединенных библейских обществ, а перевод Ветхого Завета сделан с издания Biblia Hebraica Stuttgartensia.
— Чем новый перевод отличается от уже имеющихся? Каковы его особенности?
— Как известно, всякий сколько-нибудь серьезный перевод Библии стремится передать не только и не столько букву оригинала, сколько прежде всего его смысл. Едва ли найдется переводчик, который скажет, что его перевод не равен, не эквивалентен оригиналу. Но на поверку все выглядит гораздо сложнее и противоречивее: и точность не всегда точна, и смысл подлинника временами ускользает, а то и парафраз зловеще торжествует. Кулаков, размышляя о методе перевода, склонялся к «динамической эквивалентности». «Самоопределяясь методологически перед лицом двух основных теорий перевода Библии, — писал он, — а именно буквального (формально эквивалентного) и смыслового, нацеленного на достижение динамической или функциональной эквивалентности, в работе над Новым Заветом мы пытались балансировать между тем и другим. Принцип свой мы формулировали так: “Переводим по возможности буквально, по необходимости — свободно”. Потому, например, вместо “нищие духом” мы предпочли формулу “нищетой своего духа томимые”. Однако какую меру динамизма мы можем позволить себе в Ветхом Завете? Отвечая на этот вопрос, мы решили, что во всех случаях, когда это необходимо, откажемся от буквальной передачи текста: вместо “Авраам родил Исаака” будем писать “от Авраама родился Исаак”. Таким образом, мы не станем передавать еврейские идиомы буквально, а будем искать соответствующие им формулы в русском языке».
— Любой переводчик так или иначе стоит перед извечной проблемой, как сократить расстояние между текстом и современным читателем, какой, так сказать, ценой.
— У каждой переводческой школы свои критерии и приоритеты. При всем том, что у переводчика есть право на пояснения и даже необходимость «развертывать» внутреннее богатство лапидарных формул библейского первоисточника, возникшего в глубокой древности, они должны быть оправданны и разумны. Нам представляется, что использование курсива для прояснения смысла текста не только оправдано, но и необходимо. Между тем курсивная вставка мыслится нами не как творческая фантазия и произвол, а как необходимая процедура, учитывающая главный посыл Института перевода Библии (ИПБ): мы переводим для читателя, нашего современника, который в массе своей не знаком с языком оригинала и не имеет богословского образования. Более того, мы держим в уме и тот существенный факт, что недоговоренность, присущая отдельным фразам оригинала, как правило, оборачивается в переводе тривиальной калькой, простым унылым буквализмом, для которого чаще всего не характерны ни законченность, ни психологическая достоверность, ни художественная целостность. Мы полагаем, что определенные курсивные вкрапления, незначительные по объему, могут отчасти разрешить эту проблему.
— Очевидно, вы придаете особое значение языку. «Библия в современном русском переводе», — подчеркиваете вы. Но какова мера этой современности, нет ли опасности переступить границу?
— Вы задаете исключительно важный вопрос. Современность языка перевода понимается нами достаточно широко: хронологически это лексика и синтаксис, ставшие общеупотребительными со времен Пушкина и сохранившие свое живое достоинство вплоть до наших дней. При этом категорически исключается использование остросовременной, преходящей лексики, которая нарушала бы традиционный высокий тон текста. В заботе о последнем мы вполне сознательно допускаем использование архаизмов для придания тексту присущего ему древнего колорита. Естественно, и это имеет свои границы: архаизмы не должны быть слишком темными, чтобы не мешать восприятию смысла. Более того, наш перевод — и тут я дополнительно отвечаю на ваш вопрос об особенностях нашего текста — должен соответствовать задачам не только частного духовно-назидательного и молитвенного чтения, но также и публичного использования в богослужебной практике.
— Перевод, насколько я понимаю, сделан при Заокской духовной академии. Выражены ли в нем какие-то доктринальные взгляды адвентистов?
— Во все времена серьезные переводческие коллективы исходили из фундаментального принципа: к работе со священными текстами необходимо подойти насколько возможно объективно и беспристрастно. Всякая попытка внести некие богословские смыслы, присущие вероучению той или иной церкви, недопустима и предосудительна. По замыслу Михаила Петровича Кулакова, новый перевод Библии должен удовлетворить не только и не столько нужды конкретной конфессии, сколько духовные потребности наших современников. Одним словом, исходной предпосылкой для нас была отнюдь не доктринальная идеологема, а по преимуществу адекватный метод перевода. Для достижения поставленных высоких целей в проект были вовлечены переводчики и библеисты разных конфессий. Все они в тесном взаимодействии, осознавая предельную ответственность, должны были предложить общественности живой по стилю и языку, полнокровный текст, который будет в состоянии передать широкому кругу российских читателей Слово Божье.
— Расскажите о коллективе переводчиков.
— На раннем этапе, в период работы над Новым Заветом, в переводе принимали участие помимо Кулакова талантливые студенты, аспиранты и преподаватели Заокской духовной академии. Два года спустя в коллектив ИПБ вошел тверской филолог Валерий Валентинович Сергеев. Со временем круг специалистов расширялся. Для работы над Ветхим Заветом были приглашены и переводчики других конфессий, например православные гебраисты Андрей Сергеевич Десницкий, Евгений Борисович Рашковский, ученый востоковед Евгения Борисовна Смагина (исповедует иудаизм), известный филолог и переводчик Сергей Александрович Ромашко и другие.
— Кто рецензировал перевод, какие отзывы?
— В частности, Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, отдельный отзыв написал отец Иннокентий (Павлов). Откликов много, по преимуществу положительные.
— Вы могли бы привести хотя бы один?
— Да, конечно. Приведу отклик-мнение Андрея Десницкого: «Когда меня спрашивают, какой перевод Нового Завета на русский язык лучше всего читать дома, для себя, я предлагаю попробовать перевод под редакцией Кулакова, и его же я обычно цитирую, когда приходится говорить с неподготовленной аудиторией о сложных Павловых посланиях. “Заокский” перевод вполне понятен, и в то же время он бережно относится к оригиналу, не подменяет его глубины и тонкости разговорными хлесткими фразами. Как и всякий перевод, он отчасти субъективен и спорен, но он открыт разным интерпретациям, и потому читать его всегда интересно. И еще это “выстраданный” перевод, он стал итогом всей жизни и венцом всех трудов замечательного христианина Михаила Петровича Кулакова».
— Когда мы увидим новый перевод и где можно будет его купить?
— Время торжества неумолимо приближается: перевод практически завершен. В настоящее время мы работаем над подготовкой макета, который в конце декабря будет передан в типографию для печати, и уже в новом году мы сможем держать в руках новую Библию. Где купить? Думаю, в книжной лавке РБО и в других магазинах христианской литературы.
Интервьюер: Екатерина Гуляева
Фото: из личного архива В. Ляху
