Тема
Кто-то из богословов сказал, что, когда человек мыслит себя и определяет в терминах этого мира, он живет неаутентичной, то есть не своей, жизнью. Можно сказать, что он потерял себя среди мира машин.
Живая личность способна меняться, развиваться, творить и проявлять слабость. В механистическом мире машин такое невозможно. В этом видится конфликт личности и машины. И в этой непримиримой борьбе, как кажется, побеждает машина. Из человека вытесняется человеческое, деформируется его сознание, «ненужные» качества и слабости, такие как сострадание и милосердие, заменяются на те, которые необходимы человеку для выживания и победы. Потерянная среди машин живая личность незаметно для себя становится частью машины среди других машин механизированного мира.
Если понимать жизнь как механическое движение в материальном мире, то реальным будет лишь то, что можно осязать, взять в руки. Тогда работа, отношения с другими людьми, привычки — словом, все содержание жизни становится схемой, а не творчеством. «Переселяясь» на чужую почву, личность постепенно утрачивает свое истинное содержание. Она не замечает, как происходит ее дробление и деформация, а все индивидуальное гибнет. Ориентируясь на временный мир машин и пребывая в иллюзии движения и жизни, она чувствует себя спокойно. Если же ее лишить привычного окружения, то существование покажется ей невозможным, скучным, бессодержательным.
Перефразируя Михаила Бахтина, можно сказать, что вопрос о технике стал вопросом не только судьбы и культуры человека, но и самого существования человека — изменения его мышления, трансформации и искажения его личности. То есть вопрос о технике превращается в вопрос о превращении человека в инструмент, о его инструментализации.
Если раньше человек, любя кого-то, всматривался в себя и был готов изменяться, то сегодня он и не замечает своей деформации. Добровольно принимая зависимость от материального мира, он утрачивает свободу. Опосредованное материей восприятие самого себя не позволяет ему входить в отношения с другим и с Богом.
В мире машин важен материальный результат, все остальное кажется слабостью и проигрышем. Этот результат является абсолютной ценностью, и не важно, какими способами он достигается. Погруженное в мир машин сознание трансформируется. Личность забывает духовные цели как ненужные и изжившие себя. В результате и сама личность человека, и то, что с ней происходит, — все это становится не важным. Машина же, напротив, становится приоритетом и начинает господствовать над человеком. Жизненные цели подменяются средствами жизни, они обретают некую форму, в которой нет и не может быть содержания. Когда личность теряет свою цель и направление, она более не знает, куда ей двигаться и к чему стремиться. Грубая материя побеждает тонкий дух. Но победа машин незаметна для человека.
Индустрия и искусство имеют общее происхождение, их цель — создавать нечто. В мире машин орудие или средство (сама машина) становится целью, за которой уже ничего нет. Это особенно заметно в тех областях, где индустрия полностью поглотила искусство.
Вещь становится выше человека, потому что человек сам не видит своей ценности и возвел вещи в высшую ценность. Потеряв личность, он и сам вполне становится вещью, продуктом, рыночным товаром.
Наконец, когда деформированному сознанию «открывается» последняя «истина», что его ценность как человека и как личности осуществляется в том, что он произвел в мире машин, и измеряется количеством материальных вещей, которые он имеет, человек теряет радость и покой. Он не способен радоваться бытию, красоте окружающего мира просто потому, что и его самого, и все вокруг сотворил и любит Господь. Этого ему недостаточно. Если ему не удается продвинуться в мире машин, он определяет это как абсолютное поражение. Его не способно радовать ничто другое, поскольку ничто другое не имеет ценности в его глазах. То же самое мешает деформированной личности вступать в непосредственные отношения с другим. Все отношения в таком мире опосредованны.
Существование в этом искусственном, сотворенном самим человеком мире ему зачастую не нравится, но ответственность за этот мир хочется возложить на кого-то другого.
В мире машин, в мире абсолютной реальности, в мире причин и следствий, где ничто не может измениться, нет места чуду. Само слово «чудо» приобретает коннотации ущербности, случайности, бессмысленности. Надеяться на чудо представляется слабым и заранее проигрышным выбором. Таков мир проклятия. Ведь проклятие — это не тогда, когда все в жизни складывается плохо, а когда в ней ничто не может измениться, когда все застыло и безотказно действуют причинно-следственные связи. Некому простить и исправить ошибку. В таком мире больные не исцеляются, грешные несут свое наказание, и человек несет полную меру ответственности за свой выбор. Это мир безысходности.
Мышление человека в таком мире не позволяет верить, что есть выход из безвыходных ситуаций, ведь все предрешено заранее. Это мир смертности, где машины, отработав свой срок, выбрасываются. Это мир механистический и инструменталистский, без сущностности и жизни, без отношений.
Иисус разорвал эту причинно-следственную связь: он простил грешников и, взяв на Себя их вину, понес наказание. Его смерть и Воскресение были победой над миром машин, которую многие еще не могут осознать. Современный богослов Иоанн Зизиулас считает, что «смерть есть не что иное, как изоляция от других»1. А Николай Бердяев, который одним из первых осмыслил машинизм как явление, считал, что «признак рождения есть признак организма. Организм не есть агрегат, он не составляется из частей, он целостен и целостным рождается, в нем целое предшествует частям и присутствует в каждой части. Организм растет, развивается. Механизм, созданный организационным процессом, составляется из частей, он не может расти и развиваться, в нем целое не присутствует в частях»2. Таким образом, целое противопоставляется раздробленности на части.
В живом мире целое господствует над частями, но этого нет в мире машин, в мертвом мире. Не ощущая целостности, личность человека может существовать только в раздробленности, в одиночестве, в удаленности от другого.
Человек переходит в мир, где господствует и побеждает машина. Он выбирает машину как абсолютную ценность и отворачивается от живого. Он переходит, по определению Бердяева, от «органической жизни к организованной жизни, от растительности к конструктивности», к разрыву плоти и духа.
Во все времена сутью идолопоклонства было общение лишь с тварным миром, а не с самим Творцом. Теперь человек, двигаясь дальше, поклоняется миру, сотворенному им самим. Инструментализм все более вытесняет живое из человеческой личности, заменяя его машинистским образом мышления. Человек почти перестает существовать, потому что жизнь умирает в схематизированности, он становится объектом среди других объектов. Теряя личностность, субъект теряет умение быть в отношениях, а именно это, по словам Иоанна Зизиуласа, делает его личностью.
Мир, в котором мы живем, искажен, трансформирован механистическим мышлением. Изменились и мы сами. Но обо всем этом мы даже не подозреваем. Хотя иногда нас настораживает невозможность войти в контакт с другими людьми.
Есть мир не просто разрушенных связей, но мир, где эти связи не могут быть восстановлены. Где их просто не существует. Там общение оказывается не более чем поддержанием мирного сосуществования3. В таком мире человек воспринимает самого себя опосредованно, по функции, по тому, что он может создать, или по тому, чем он владеет. Теряя личностность, он становится машиноподобным по своему образу. Мир также оказывается разделенным, а на основании своих разделений он разделен также и в своих частях.
Бердяев говорил о машинизме, но сегодня такой термин некорректен — произошло слияние человека и машины. Человеку кажется, что в современном мире никому до него нет дела. Его ощущения, как кажется, близки представлениям деистов: Бог запустил часы — механизм этого мира — и оставил его. Это неправда.
Есть другой мир — мир отношений. «Для человека имеется единственный образец правильного отношения — это Бог-Троица»4. Это отношения любви. Именно поэтому философ Николай Бердяев и богослов Иоанн Зизиулас утверждают важность принятия для человека образа Божьего или хотя бы сохранения в себе того образа, по подобию которого он был сотворен. «Личностность есть идентичность, возникающая через отношение. Это “я”, которое существует, лишь поскольку оно находится в отношении с “ты”, утверждающем его существование и инаковость»5.
Бог без всяких условий принимает человека просто потому, что он есть. В личностности есть свобода — независимость от мира машин. Познать Бога и полюбить Его не означает вникнуть в механику божественного самосознания, но означает войти в сыновство.
1 Зизиулас Иоанн. Общение и инаковость. Новые очерки о личности и церкви. — М.: Изд-во ББИ, 2012. С. 4.
2 Бердяев Н. А. Человек и машина (проблема социологии и метафизики техники) / Путь, №38 http://www.odinblago.ru/path/38/1
3 См. там же.
4 Зизиулас Иоанн. Общение и инаковость… С. 5.
5 Там же. С. 11.
Автор: Ирина Апатова
Фото: из архива ХЦ «Возрождение»
