Тема
То, о чем я хочу говорить дальше, лучше всего формулировалось поэтами прошлого и позапрошлого веков. Когда Владимир Соловьев молитвенно созерцал Премудрость Божию, ему открылось то, что он выразил в стихах: «Безмерное в ее размер входило». Через двадцать с небольшим лет Марина Ивановна Цветаева пишет в своем знаменитом стихотворении следующие строки:
«Что же мне делать, певцу и первенцу,
В мире, где наичернейший — сер!
Где вдохновенья хранят, как в термосе!
С этой безмерностью
В мире мер?!»
И мы видим, что в стихотворении этом снова формулируется тема отношения меры и Безмерного, Бога и творения. Но и это еще не все. Вот строки, написанные почти одновременно с Цветаевой другим удивительным поэтом — Осипом Мандельштамом, в которых, играя словами и созвучиями и тем самым еще сильнее заостряя смысл высказывания, он говорит: «И когда я наполнился морем, мором стала мне мера моя».
О чем тут идет речь? Море здесь — все то же Безмерное, его давний символ, мор — это гибель, уничтожение прежних форм, мера — это моя форма, физическая, и — самое главное — умственная и духовная.
Поэт пишет о том, что когда подступает Безмерное, Бог, то все то, что я считал самим собой, — мысли, привычки, способ молитвы, или способ уклонения от молитвы, мои представления о мире, о его смысле и цели, представления о самом себе, мой «здравый смысл», — все это начинает трещать по швам, перестает быть убедительным и несомненным, все это начинает быть слишком относительным, слишком условным, все это распадается в результате мора, смерти прежних идей и представлений. Почему? Да потому, что я наполнился морем, я наполнился Богом, живым Безмерным, и в результате такой близости с источником Бытия все мои восприятия оказались устаревшими. Весь корпус представлений и установок, предназначенный к тому, чтобы ориентировать меня «в мире мер», все мои инстинкты, которые я приспособил для относительного и во многом эгоистического существования, эти механизмы бравого выживания, эта опора на себя самого и свои силы — все это рушится, не выдерживая присутствия неизмеримо более реальной, любящей, родной и не формулируемой в словах Силы. Все это оказывается неверным, ограничивающим меня, и я вижу, что, полагаясь на прежние свои качества, я был всего лишь слепцом, подобным кроту, роющему норы и не подозревающему о безмерном синем небе где-то высоко у него над головой.
Что же нам открывают прозрения трех великих поэтов?
Во-первых, то, что встреча с Безмерным болезненна для ограниченного сознания, она является кризисом или даже катастрофой для сознания эгоистического — является для него мором. Позвольте мне короткое отступление.
Однажды, после очень тяжелого периода в моей жизни, когда я только стал нащупывать пути к новой жизни с Богом, меня спросил один из моих друзей: «А ты хочешь быть счастливым?» «Что за глупый вопрос, — ответил я, — конечно, хочу». И я продолжал заниматься обычными делами обычного дня. Но вопрос почему-то не выходил из моей головы. Какой дурацкий вопрос, думал я, и он еще спрашивает! Все хотят быть счастливыми, неужели неясно. Но и это меня не успокоило. Навязчивый вопрос продолжал вертеться в сознании, словно упорный и настойчивый стук в дверь. И внезапно я увидел правду. Она меня потрясла. Правда заключалась в том, что на самом деле я не хотел быть счастливым!
Да, я теоретически соглашался, что счастье это хорошо, что счастье — это то, что каждый хочет получить, что и мне хорошо бы быть счастливым. Но на практике оно меня — пугало! Да, именно так — я боялся перемен, которые может вызвать в моей жизни присутствие в ней счастья. Я боялся нового, незнакомого. Я слишком сроднился в последние годы своей жизни с ударами судьбы, с вечной нехваткой сил и денег, с вечным сознанием своей слабости и неправоты. Все это стало родным, знакомым и близким мне миром, в котором я отлично ориентировался и знал, как выживать. Пусть в этом мире со счастьем было плохо, но этот мир был моим домом, к которому я привык, с которым сроднился и из которого не очень-то рвался уходить.
Тут я вспомнил историю одного американского бомжа, рассказанную мне моим другом-поэтом. Его знакомая подобрала на улице бомжа, оказавшегося талантливым музыкантом, привезла к себе домой, ухаживала за ним, кормила, лечила. Она, кажется, сделала все возможное для того, чтобы он начал светлую творческую жизнь, стал бы писать музыку для новых песен, жить в новом большом и доброжелательном мире, соответствующем ее представлениям о счастье. Через неделю бывший бомж исчез. Она тщетно искала его несколько месяцев, пока однажды, примерно через год, не наткнулась на него на улице. Он по-прежнему был одет в обноски с чужого плеча, сидел на тротуаре и что-то наигрывал на своей дудочке.
Хотел ли он счастья? Вероятно, да. Потому что он пошел за своей благодетельницей. Выдержал ли он свое счастье, оказалось ли оно ему нужным? Нет. Потому что он его не принял. Нормальные условия для жизни и творчества были им отринуты. Он вернулся в свой привычный дом, который был ему дороже счастья и не пугал его. Примерно так же мыслил и я, сам того не осознавая. А теперь главный вопрос.
Не выказываем ли мы в отношении Бога и себя самих ту же самую психологию, которую выказал бомж по отношению к резко улучшенным условиям своей жизни? Одним словом, хотим ли мы счастья?
Этот вопрос я советую задать себе любому человеку, жалующемуся на жизнь, на безденежье, на несправедливость со стороны общества, жены, детей, начальника, всего остального. Хочу ли я счастья? Или мне приятнее и безопаснее жаловаться на свое положение, получая от этих жалоб странную форму удовольствия?
Ведь, встречаясь с источником безмятежности, покоя и счастья — с Богом, а лучше сказать, с Безмерным (ибо слово «Бог» у многих поначалу вызывает чувство раздражения и неприятия), мы стоим накануне полной перемены своей жизни. Приход к счастью подразумевает отказ от «мира мер» в том виде, в котором они этому счастью до сих пор препятствовали. Но к этому отказу, я имею в виду действенный отказ, готовы немногие, даже из тех, кто регулярно ходит в церковь, я знаю это по себе.
Принадлежность к церковной жизни способна стать одним из самых мощных тормозов для духовного развития, для общения с Богом. Если я приношу в церковь самого себя, свою эгоистическую личность, свой сложившийся за годы и годы «мир мер», то, несмотря на первоначальные озарения и восторги, глупо думать, что эти мои стереотипы, даже оказавшись частично взломанными, исчезнут без следа. Ничего подобного. Я прихожу к людям, которые живут с Богом и Богом, не для того, чтобы получить удобное убежище и защиту от неправедного мира, почувствовать себя избранным Богом и оказаться в гарантированном духовном комфорте, к тому же тешащем мое тщеславие, обеспечивающем мое духовное алиби — я ведь не такой, как все эти неверующие грешники, — нет, не для этого я прихожу в церковь. Я прихожу в церковь для одного-единственного — постоянного духовного роста. Постоянного приближения моего «мира мер» к Безмерному, постоянного соотнесения этого «мира мер» с тем Безмерным, которое нельзя ни приручить, ни сформулировать, ни положить в карман на манер Библии. И если я не двигаюсь в сторону Безмерного, то я двигаюсь в сторону самодостаточного «мира мер».
И тут возникает еще один вопрос. Что же, выходит так, что Бог — это хорошо, а «мир мер» это плохо?
Нет, конечно. Не будем забывать: мы верим, что мир мер сотворен Безмерным, что он дан как благо, как то, что «хорошо», как об этом говорит Библия в первых же своих строках.
Поэтому, во-вторых, — все дело в расстановке приоритетов.
Для того чтобы быть живым, прозревшим, любящим и сострадающим, мне именно что надо научиться быть. Не делать, не говорить, не добиваться. Мне надо научиться быть — и быть с Богом, источником моего бытия. Почувствовать свою причастность к полноте Бытия, расположенного не где-то за тридевять земель, а намного ближе — в глубине моего собственного сердца. Про эту глубину Христос сказал: прежде чем был Авраам, Я есмь. Именно там, в глубине самих себя, мы и встречаемся с Безмерным Богом, не с тем, который когда-то был или когда-то с нами будет, а с тем, который прямо сейчас там есть. Вот туда-то нам и надо войти, для того чтобы быть, а потом уже действовать. Что для этого надо? Одна-единственная вещь нужна нам всем для этого — желание. Для того чтобы войти в безмерное и понять, что ты его часть, нужно лишь желание. Дальше придут молитва, друзья, наставники, книги. Но желания для начала достаточно.
Для того чтобы правильно действовать, сначала надо научиться быть. Быть в своей собственной данной Богом природе, в образе Божием и подобии, которое есть любовь, сострадание, творчество. Только отождествившись со своим «образом и подобием», мы можем совершать поступки, действительно исполненные любви и созидания, а не наоборот. Мы можем вести активный образ жизни, действовать успешно по земным меркам и привести Землю на порог уничтожения — я говорю сейчас не о чем-то абстрактном, а о ситуации, в которой сегодня оказалось человечество. Разумеется, чтобы результат был другим, надо сначала научиться быть. А потом уже действовать.
Только при таком приоритете «мир мер» будет нас радовать и приносить нам благо. Дом, деньги, автомобиль, работа, метро, вещи, отношения. И теперь становится понятным, для чего этот «мир мер» нам дан. Для радости. Для того чтобы в нем просвечивало Безмерное. Вот эти две вещи нам и надлежит уравновесить.
Автор: Андрей Суздальцев
Фото: из архива ХЦ «Возрождение»
