Тема
Мне было года четыре, когда моя прабабушка, баба Варя, рассказала мне о Христе. Тогда ей уже перевалило за восемьдесят, позади была тяжелая жизнь: голод, скитания, смерть семерых из девяти детей, пятеро умерли в детском возрасте от голода. Старшая дочь, красавица Вера, умерла в молодом возрасте, сын Петр погиб на фронте. И вот она мне, несмышленой малышке, рассказывала о Боге, о красоте молитвы, о ее необходимости всегда и в любом деле. И сейчас, спустя много-много лет, я замираю от величия этого момента: старость, рассказывающая младенчеству о Божьей красоте. Думаю, поэтому всю последующую жизнь я стремилась совместить две категории: время и красоту.
Я не сразу поняла, что они совмещаются в Христе.
Мне шестнадцать лет. Хожу по улице, смотрю прохожим в лица и улыбаюсь им. Я точно знаю, кому-то станет легче от моей улыбки. В мире прибавится добра и света. А зачем жить, если этого не делать?
Мне девятнадцать. Кардиохирургическое отделение. Играю с детьми, вожусь с ними. Их здесь не много, во взрослом отделении им сложно. Когда ребенка увозят на операцию, почти все время сижу с очередной мамой в коридоре, вместе ждем. Стараюсь ее разговорить: рассказываю, что делают и как, знаю, что технические подробности позволяют отвлечься от тревоги, ужаса, от осознания свершающегося, переводят внимание в другую плоскость. Мамы признательны: есть за кого подержаться. Я не хочу выписываться, я здесь на месте. И со Христом. Когда несколько лет назад началась моя эпопея: лечение, обследования, наркозы, операция, я вцепилась в Его одежду и не отпускаю. Я уже знаю, что с Ним можно все пройти. И я хочу Им делиться. Но как? Как-то само собой понятно, что так вот, без слов: играя, выслушивая и со-чувствуя.
В переводе с греческого «ангел» — «вестник». Ангелом может быть любой.
Поздняя осень. Маленький латышский городок. Темные стены церкви. Прозрачный старенький священник задает моему восьмилетнему сыну разные вопросы: «А Медного всадника ты видел? А в китайском ресторане ты был?». Тот лениво отвечает: «Видел. Был». — «Женя, и последний вопрос: а для чего человек живет?» «Как для чего? — оживляется Женька. — Чтобы приносить радость».
Поздняя осень. Москва, вечер. Мы со спутником садимся в подошедший автомобиль. Дорогая большая машина, за рулем — человек с бритым затылком, в массивных золотых перстнях, напряженный, не особо доброжелательно расположенный. Я сажусь, внутренне поморщившись. Мой спутник — исключительно тонкий человек, ученый-библеист — радостно улыбается водителю, здоровается, начинает разговаривать: о машине, ее возможностях, хвалит, восхищается. И вот набыченный водитель начинает рассказывать, расслабляется, почти улыбается. Мне сты-ы-ы-дно!
Я переезжаю в новый дом. Соседи по дому ходят насупленные, пробегают по лестнице друг мимо друга, никто не здоровается. Однажды, возвращаясь с воскресного богослужения, здороваюсь: в церкви все здороваются друг с другом, а здесь разве что-то меняется? Соседка, удивившись, отвечает. Назавтра и дальше продолжаю здороваться. Отвечают не все, я продолжаю. Я не заметила, сколько прошло времени, когда все стали здороваться и улыбаться друг другу.
Впусти Христа в свою жизнь, и она изменится. Вестники-ангелы меня учат Христу, я передаю дальше. Это моя задача. Просто потому, что, встретив однажды Христа, я не могу и не хочу с Ним расстаться. В то время, в 80-е годы, узнавать о Христе, о том, что Он сделал, что Он сказал, что Он принес, в провинциальном городе, почти не имеющем дореволюционной истории, было непросто. А баб-Варя уже умерла. И здесь мне на помощь пришла литература, в первую очередь русская, рожденная верой в Бога или засвидетельствовашая о существовании этой, иной, реальности. Тургенев, Лев Толстой, Цветаева и Пастернак — мои неожиданные спутники на пути ко Христу. Особенно двое последних. Не только тексты, но и комментарии, ссылки, разъяснения. Я читала и думала, я пыталась представить, пройти историю вспять. И, даже познакомившись со Христом, я продолжала вживаться в историю, старалась понять, найти истоки.
Ключевая точка человеческой истории — Христос. Века до Него — время ожидания. Две тысячи лет после — время осмысления, приближения. И здесь становится страшно. Потому что эти тысячи лет — чистейший абсурд. Ясная Благая Весть теряется в водовороте событий, не только не имеющих к ней отношения, но и отказывающихся от нее! Какое там «приближение» — такие длиннейшие петли, что саму Суть не видно! Изучение истории — тяжелое, болезненное дело, способное довести до отчаяния. Христианство как сложившаяся форма жизни, как норма жизни в нашей истории отсутствует. Оно не «изжило себя», как утверждают многие, оно еще не сложилось. Почему? Да потому, что люди на протяжении этих тысяч лет упражнялись во всевозможных дисциплинарных нормах, запретах и ограничениях, а о Самом Христе помнили единицы. Но и малая закваска делает свое дело.
«Мы можем жить, что-то делать, но, когда мы вспоминаем о Царстве Божием, примеряем свою жизнь на Царство, оказывается, что мы все делали не то», — размышляет прекрасный пастор Валдис. Сначала эта мысль кажется слишком сложной, но однажды становится ясно, что Христос принес весть о Царстве Божием, Христос Сам и есть Царство. И вот начинаешь жить с оглядкой на Царство и понимаешь, что вот это и это для Царства не подходит, а нужно то и это. Постепенно именно Царство Божие становится мерилом всего, всей жизни. Но жизнь не выстраивается: ты понимаешь, как надо, и начинаешь выстраивать ее сам в своих отношениях с окружающими, близкими и дальними. А Господь — всегда рядом. Ты ошибаешься, спотыкаешься, падаешь и снова встаешь, но не спускаешь глаз с Царства Божия. Так иудеи не отрываясь смотрели на медного змия, проходя пустыней, и не гибли от змеиного яда. Господь всегда помогает. И вокруг тебя начинает прорастать Царство Божие.
«Христианство еще только начинается», — говорил отец Александр Мень. Оно начинается здесь и теперь.
Я часто думаю, как я встречусь со своей прабабушкой. Надеюсь, баб-Варя будет мной довольна: я очень стараюсь, чтобы ее молитвы не пропали зря. Нам будет о чем поговорить…
Автор: Ирина Оскольская
Фото: из архива ХЦ «Возрождение»
