Тема
Вызов может послать человек (на дуэль, например) или организация (на допрос). Но мы все время слышим про вызовы времени… Что же это такое, если время — категория неодушевленная?
Как гласит древняя латинская пословица, «меняются времена, и мы меняемся с ними» (ее авторство приписывают поэту Овидию, хотя он сказал иначе: «Всё меняется, ничто не исчезает»). И верно, все, что живо, постоянно изменяется, но, если изменения чрезмерны или преждевременны, они разрушительны. Нелеп молодящийся старик, но еще нелепее юноша, который старается состариться до срока. Всему свое время под солнцем, как сказал мудрый Экклезиаст, и время, которое не спрашивает ни о чем и ничего не предлагает, заставляет нас задуматься: насколько мы соответствуем ему? Что нового пришло в этот мир и как мы должны ответить на новизну, не потеряв при этом себя?
Если говорить о христианах в России и других бывших республиках СССР (но не всех), главным вызовом, на мой взгляд, стала свобода и связанный с ней индивидуализм. В СССР все, образно говоря, ходили строем, и тот, кто смел из строя выйти, уже совершал великий поступок. Противостоять давлению среды, сохранять свою идентичность — в этом и была главная задача. Если Библий нет в свободном доступе ни в библиотеках, ни в книжных магазинах, если их приходится тайно копировать, а то и переписывать от руки — вот оно, твое христианство в полный рост. Не надо искать подвиг, он сам найдет тебя.
А теперь — читай что хочешь, скачивай любые материалы из интернета или выкладывай их туда. А что из этого действительно важно и ценно для тебя самого и для других людей, с которыми ты хочешь поделиться своей верой? Это уже далеко не так очевидно.
И дело тут далеко не только в советском прошлом. Всего столетие назад практически во всем мире принадлежность к религии определялась рождением. Да, веру можно было сменить, но во всех случаях верующему давался ряд готовых ответов буквально на все вопросы, ему предлагался готовый образ жизни вплоть до мельчайших деталей. Самый яркий пример тут — американские амиши, община, которая застряла в XVIII веке, не приняв ни электричества, ни автомобилей, никаких других новшеств. Не было такого у дедов — и у нас не будет.
Смешно? Пожалуй. Но как принять, к примеру, интернет — возможность получить за один день больше самой разной информации, чем наши прадеды получали за всю свою жизнь? Как не потонуть в ней, как выбрать главное, как согласовать это главное с тем, что действительно значимо и важно для тебя самого? Закрыться от всего, как амиши, или, напротив, публично выступать по каждому поводу — и растратить все силы и все время на калейдоскоп новых событий, которые не иссякают в желтой прессе?
Да ведь не только о событиях идет речь, но и о людях. В свое время я был поражен, когда, побеседовав в интернете с одним христианином, выяснил, что мы ходим с ним в одну и ту же церковь и даже лицо его мне знакомо… но общаться мы начали лишь в интернете, хотя молились вместе. И в самом деле, сто лет назад в церкви собирались жители одной деревни или городского квартала, все друг друга знали, все встречались ежедневно на улице или в лавочке, праздновали свадьбы и провожали умерших, а сегодня мы едем на воскресное богослужение на транспорте с другого конца города. Если нет какого-то особого повода собраться после службы, мы просто расходимся по домам и до следующей встречи ничего не знаем друг о друге.
Не получилось ли так, что христианское общение, включая и взаимопомощь, осуществляется скорее в социальных сетях, чем в наших общинах? И что с братьями и сестрами из Канады и Австралии у меня куда больше общего, чем с верующими, живущими в моем доме (а кто они, кстати, я их не видел)? Может быть, это даже хорошо на свой лад или, по крайней мере, неизбежно, но мы к этому еще не то что не привыкли, мы пока не отдаем себе до конца отчета, что живем в этой новой реальности.
Технология порождает индивидуализм. Это раньше были строгие рамки конфессий, исповеданий, согласий. Нынешний «сетевой христианин» сочиняет новые исповедания и основывает конфессии, буквально не отрываясь от монитора. А заодно анафематствует еретиков, тех, кто отличается от него в каких-то второстепенных вопросах, да настолько много значения им придает, что уже ему не до Христа и не до Евангелия бывает.
Это я, конечно, карикатуру нарисовал. Но выйдите на улицу, посмотрите, чем живут люди, какими вопросами задаются. Давайте спросим их о филиокве, или о двойном предопределении, или еще о каком-нибудь важном богословском вопросе, по поводу которого в свое время велись ожесточенные диспуты и лилась кровь.
Нас просто не поймут, и может быть, это к лучшему. Зато люди спросят нас о множестве таких вещей, которые не обсуждались сто лет назад. Взять хотя бы однополые союзы: можно считать их полноценными семьями, можно благословлять от имени церкви? Ведь есть христиане, которые так и делают, а есть такие, которые считают это совершенно недопустимым. И то же самое по поводу абортов, или суррогатного материнства, или роли женщины в церковной общине.
И это не абстрактные богословские вопросы, это темы, которые связаны с ключевыми вопросами нашего бытия: что такое человек? как он приходит в мир? в чем заключается его сексуальность? как продолжает он свой род?
Замшелые ретрограды скажут: все строго-настрого запрещено, чего не было у наших прадедов, — и никого этим не убедят, кроме самих себя. Им возразят оголтелые реформаторы: всё разрешено, чего нам только захочется, — и опять-таки убедят лишь самих себя. Апостол Павел предлагает верный принцип: всё мне позволено, но не всё полезно, но слышал ли Павел о таких вещах, как суррогатное материнство? Счел бы его «позволенным, но не полезным»? Его уже в этом мире спросить не получится, надо разбираться самим, и более того, объяснять свою позицию окружающим. И это намного важнее, чем сравнивать конфессии и направления, утверждая собственное превосходство в собственных опять-таки глазах.
Да разве это время бросает нам вызов? Это мы сами ищем, каким должно быть наше христианство в XXI веке, чтобы нам сохранить верность Евангелию и в то же время не закрыться от мира в глухом склепе. Христос воскрес и отправил нас свидетельствовать об этом, а не хранить эту тайну от мира в гробовой тишине.
Замечательный христианин и пастырь Александр Мень сказал в лекции накануне своей гибели: христианство только начинается. И чем больше я об этом думаю, тем больше соглашаюсь с ним.
Автор: Андрей Десницкий
Фото: из архива ХЦ «Возрождение»
