Тема

Планета обезьян

Петр Коломейцев
Журнал/Архив/Номер 35/Планета обезьян

В молодые годы Есенин восторженно писал о своем родном крае:

«Если крикнет рать святая:
“Кинь ты Русь, живи в Раю!”
Я скажу: “Не надо Рая,
Дайте родину мою”».

 

Планета обезьян

Однако уже через пять лет привлекательность лубочных картинок: голубые небеса, нарядные хаты, звон колоколов, купола, кресты, образа в храмах, веселые пляски и смех на лугах перестают впечатлять поэта. Позади — революция, что-то изменилось в патриархальном бытии деревни, а скорее — духовно вырос сам поэт. Рай, который раньше он был готов с легкостью променять на деревенскую идиллию, становится для него ностальгической жаждой по инобытию:

«Душа грустит о небесах,
Она нездешних нив жилица».

Как часто наше представление о рае зависит от состояния нашей души и от условий, в которых мы находимся. Не сегодня появилась странная мысль о том, что рай невыносимо скучен. Еще Никколо Макиавелли говорил: «Лучше я попаду в ад, чем в рай, ведь там я буду проводить время с епископами и герцогами, а не с апостолами и нищими». Ему, жившему политическими интригами и дипломатическими приемами, было очевидно, что эта стихия, в которой он чувствовал себя как рыба в воде, не может быть содержанием райского блаженства. Сильная привязанность к земной жизни делает ее сверхценной, и лучше, конечно, вообще не покидать этого мира, а если уж выбирать мир иной, то ад предпочтительнее, поскольку, наполненный земными пороками, он как-то роднее и ближе земному бытию.

Том Уэйтс, тонкий музыкант, сторонящийся больших концертных залов и театральных площадок, предпочитающий исполнять свои произведения в клубах среди узкого круга ценителей, по его словам, совсем не торопится в рай, так как опасается, что там нет ночных клубов, и совершенно уверен, что не встретит там никого из своих друзей. «Если разобраться, — говорит он, — то и впрямь скучное это место — рай, нечего там делать». Конечно, он совсем не стремится попасть в ад. Но его «неторопливость» объясняется пессимистическими представлениями о прекращении всякого творчества с прекращением земной жизни. Ложные схоластические убеждения заслоняют от него подлинный характер божественного бытия, о котором Сам Господь говорит: «Се, творю все новое» (Откр 21:5).

Что объединяет Макиавелли, Уэйтса и многих других парадизофобов, так это, во-первых, привязанность к земной жизни, а во-вторых, отрицание не рая как такового (о нем они не знают и не очень хотят знать), а собственных представлений о нем.

Курьезнее выглядит позиция тех религий, где рай представляется изобилием всего того, чего человеку не хватало в земной жизни. Для кого-то это несметные богатства, для другого — непрекращающаяся пирушка с обилием вина и еды, а для третьих — рай полон чувственных утех и напоминает многолюдный гарем.

Подобные образы вульгарного материального рая питали хилиастические представления и коммунистические утопии, побуждая создать такой рай на земле. Так человек, созданный по образу и подобию Божьему, призванный к вечной жизни во Христе, сам начинает творить себе бога по своему образу и подобию. Рай же уподобляет земной жизни, только переполненной материальными благами, как гигантский супермаркет.

То, что жизнь после жизни не должна копировать земное бытие, а быть подлинно инобытием, понимали многие, но, воссоздавая его, они терпели фиаско, потому что оперировали лишь подручными элементами своего чувственного мира. Создавались модели рая, так или иначе возвращающие человека к его земному бытию. Сколько ни комбинируй земные блага, сколько ни выстраивай между ними приоритеты, все равно остаешься в замкнутом круге. Вот уж воистину: «…ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт 3:19). В лучшем случае картина рая представлялась обратной тому, что человек испытывал в своей жизни на земле, и это  отразилось в народной мудрости: «Кто здесь беден, там — богат, кто голоден — там сыт, кто здесь плачет — там смеется». Эта мудрость приводила к своеобразной жизненной стратегии дауншифтинга: недобрать здесь, чтобы перебрать там. Но рай не мешочек с пазлами, предназначенными докомпоновать земную картинку, да и Господь призывал к преизбыточествующей жизни, к горению, а не к теплохладности.

Свою пассивную лепту в описание внепланетной утопии пытались внести писатели-фантасты. Им думалось, что, не связанные библейским каноном, они смогут в аллегорической форме дать человечеству представление о подлинно гуманной и действительно неземной жизни. Но и их подстерегала неудача. В лучшем случае эти внегалактические утопии звучали как остроумные пародии на все ту же нашу грешную жизнь. Своеобразной иллюстрацией такого фотонегатива стал фантастический роман «Планета обезьян», в котором люди попадают во внеземную цивилизацию разумных горилл и мартышек, охотящихся на одичавших людей. Интересно, что, вернувшись на Землю, где за это время прошло 800 лет, они застают ту же картину. Люди, живущие греховной жизнью, в конце концов одичали и превратились в зверей, а обезьяны, ведущие здоровый природный образ жизни, достигли высочайшего духовного и нравственного развития — по существу, стали людьми.

Сколь шокирующе неожиданными ни были построения фантастов, они все равно всегда являются отражением той реальной жизни и тех идей, в которых пребывает автор. Это как в детской игре «Нарисуй неизвестное животное», в результате которой нарисованные детьми чудища всегда скомпонованы из туловищ, лап, ушей, хвостов, крыльев, взятых от других, известных им зверей. Господь не предлагает нам гадать и фантазировать, Он прямо говорит о том, что «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор 2:9), утверждая при этом, что рай — это состояние блаженства, то есть блага в высшей степени. Блага, которое частично здесь приоткрывается тем, кто размышляет о Боге. Не само отвержение этой жизни, а желание человека не принадлежать этому миру, его правилам и компромиссам: то есть отвержение самим человеком принципа «жить, как все» заставляет его искать Истину. «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его…» (Мф 6:33).

А потому Господь предлагает человеку не картинку, не рекламный проспект прекрасной страны, а путь и рост. Путь ко Христу и возрастание в Духе. По мере продвижения по этому пути и возрастания человеку все больше и больше открывается бытие в Боге. Это значит, что признания людей, не хотящих райской жизни, — не девальвация образа рая, а суровый диагноз самим себе, приговор, отражающий их нежелание расти, констатация ограниченности их горизонта, за которым нет продолжения пути. В этой скучной пустоте слышится голос души, тоскующей об утраченном рае, не имеющей надежды на обретение вечной обители, своей исторической родины.

 

Автор: Петр Коломейцев
Фото: ИТАР-ТАСС


Работает на Cornerstone